Александр Михайловский - Непобедимая и легендарная: Непобедимая и легендарная. Призрак Великой Смуты. Ясный новый мир [сборник litres]

Именно поэтому снабжался и пополнялся корпус Бережного в первоочередном порядке. К тому же конфликты на Дальнем Востоке – это не только досадная и неизбежная докука, но и возможность без мировой войны, без напряжения всех сил страны, испытать новые (и старые) виды вооружения, провести обкатку в бою молодых и перспективных командиров, отработать в почти полигонных условиях известную только по книгам тактику будущего.

И все это: и первое, и второе, и третье, разом воплощалось на промерзшей маньчжурской равнине, а солдаты фэньтянского «маршала» стали подопытными кроликами, на которых обкатывалась тактика войн будущего. Ну какой еще придурок-правитель позволит, чтобы по его солдатам стреляли боевыми снарядами, а потом давили танками.

По позициям фэньтянцев вели огонь шестидюймовые и сорокавосьмилинейные гаубицы тяжелого артдивизиона особого назначения, созданного в шестнадцатом году и успевшего показать свою полезность на германском фронте. Помимо гаубиц образца девятого и десятого годов, стреляли железнодорожные батареи пушек Канэ, для которых на вооружение все же была принята нормальная стальная фугасная граната, по образцу фугасных снарядов из боекомплекта прибывших из будущего гаубиц МСТА-М. Редко, но веско бухали выстрелы железнодорожных дивизионов особой мощности (каждый дивизион это единичное десяти– или двенадцатидюймовое орудие, устаревшее на флоте, но вполне годное для использования на суше). С другой стороны, можно сказать, что здесь был перепроверен опыт германского прорыва под Амьеном.

Кстати, об уже упомянутых здесь танках. Настал момент, когда, не выдержав и получаса такого обстрела, от которого не спасали неглубокие окопчики, кое-как выдолбленные в промерзшей земле, фэньтянские солдаты массово начали покидать свои окопы и, говоря местным поэтическим языком, «стремительно и неудержимо стали наступать в направлении собственного тыла».

Артиллерийский огонь при этом моментально прекратился, а через брустверы окопов Красной гвардии перевалили десять бухающих пушками и стрекочущих пулеметами металлических коробок. Переваливаясь на воронках и полузасыпанных окопах эти безбашенные (в прямом и переносном смысле) экспериментальные эрзац-танки устремились туда же, куда побежала фэньтянская пехота, а вслед за ними из окопов поднялась волна вооруженных винтовками людей, одетых в теплые серо-белые камуфлированные ватные куртки и штаны. На левом фланге в обходной маневр пошел конный корпус Метелицы, а на правом фланге – конный корпус Буденного.

При этом примерно четверть бойцов Красной гвардии была раскоса, плосконоса и своим родным языком считала язык Конфуция и Лао-Цзы, а не язык Пушкина и Толстого. С момента нападения «маршала» Чжана на Северо-Маньчжурскую республику такое явление стало массовым. Как сказал в свое время Николаю Бесоеву «господин Никто», не было такого класса или прослойки в китайском обществе (за исключением чиновничества), которые желали бы возвращения бандитских порядков, существовавших при фэньтянцах. Явление это стало таким массовым, что зажиточные китайцы начали направлять в Красную гвардию по одному своему работнику, платя ему за это деньги – лишь бы «маршал» Чжан не вернулся и снова не начал беспредельничать.

Ну и, естественно, в Красную гвардию вступали те китайцы, которые еще при царе-батюшке уехали в Россию на заработки, а потом при возвращении принялись нести в массы разумные, добрые, вечные большевистские идеи (агитировать китайцев за справедливость – это одно удовольствие, уж очень они отзывчивы на такую пропаганду).

Естественно, что местные власти (в том числе и фэньтянские), напуганные таким поворотом дела, принялись их ловить и казнить. А делать это в Китае умеют. Обиженные этим агитаторы (переловить всех китайцев не получится ни у одной власти) начали вместе с семьями, родными и близкими массово мигрировать на север, поближе к КВЖД и корпусу Красной гвардии. Ну, а там мужчины вступали в корпус Красной гвардии, а их чада и домочадцы жили на солдатское жалованье в пятьдесят рублей, которое, даже с учетом керенской инфляции, было для нищего Китая большими деньгами.

Фэньтянские солдаты и офицеры, преследуемые по пятам, бежали с поля боя, а вслед за ними драпанул и «маршал» Чжан. Но у него возникли проблемы. На станции Дэхуэй – это в тридцати километрах от фронта, – где стоял его личный состав, какие-то несознательные личности на выходной стрелке намертво приварили к стыку рельс тормозной башмак (был применен специальный сварочный термитный патрон), в результате чего с рельсов сошел бронепоезд, входивший в эскорт «маршальского» поезда. Несколько первых вагонов с грохотом завалились под откос, причем бронепаровоз, тяжелый, как динозавр, слетел передними колесами с рельс, но остался стоять на путях, наглухо заблокировав их.

Что там началось – не описать пером. Драпать-то надо, а единственный путь заблокирован, причем намертво, ни туда и ни сюда. Кстати, помимо «маршала» Чжана, его сынка и иностранных советников, в ловушке оказались остатки выступивших на стороне фэньтянцев офицеров-нечаевцев, а также эмигрантский дамский медсанбат.

Лихорадочные попытки разблокировать путь (силами русских офицеров, потому что остальные уже убежали пешком) продолжались еще полтора часа, то есть ровно столько, сколько требовалось кавалеристам Метелицы, чтобы ворваться на опустевшую станцию. В коротком и яростном бою все, кто оказал сопротивление, были перебиты, а остальные, включая обоих Чжанов и дамский персонал медсанбата, взяты в плен.

Собственно, на этом кампанию можно было бы считать законченной, если бы не необходимость гарантировать невозможность возрождения фэньтянской клики, или перехода этой территории под контроль еще каких-либо китайских милитаристов.

Именно поэтому корпус Красной гвардии, не встречая сопротивления, продолжил свое движение на юг в направлении Мукдена, в который он вступил утром 28 декабря. Именно туда, на встречу с генералом Бережным, выехали представители японского командования, встревоженные столь быстрым разгромом фэньтянцев.

Генерал Бережной принял японских гостей в салон-вагоне своего штабного поезда, прямо под окнами которого, на фонарных столбах вдоль перрона, висели старый «маршал» Чжан, молодой «маршал» Чжан и их британские и французские советники, признанные главными поджигателями этой войны и осужденные чрезвычайным военным трибуналом к смертной казни. Что характерно – среди них не было ни одного японца. На востоке такие вещи понимают сразу и делают соответствующие выводы.

На словах Бережной заверил японцев, что Советская Россия соблюдает (пока) Портсмутский мирный договор, подписанный правительством царя Николая, и не собирается распространять свое влияние за пределы территории, оговоренной этим договором. В настоящий момент войска Красной гвардии, устранившие агрессивный и незаконный режим Чжан Цзолиня, находятся на этой территории исключительно для поддержания порядка и предотвращения анархии и безвластия, ибо потерпевшие поражение войска бывшего диктатора кинулись грабить всех подряд, в том числе и подданных микадо. Означенные войска Красной гвардии готовы покинуть территорию Южной Маньчжурии сразу же, как только тут появится нормальная власть, которая сможет гарантировать дружеские и добрососедские отношения с Советской Россией и Североманьчжурской Народной Республикой. Конец цитаты.