Сергей Лифанов - Уйти на Запад

Go west – в британском варианте это могло означать не только ухудшение ситуации, но и смерть. Происхождение, возможно, связано с тем, что запад – сторона света, где заходит солнце, а может быть с тем, что Лондонский пригород Тайберн, в котором проходили казни осужденных из лондонских тюрем, находился как раз к западу от центра города. В американском варианте это может означать освоение Дикого Запада, но иногда тоже намек на кладбище, которое будто бы обычно располагали к западу от поселка. Ну и любимый в вестернах финал, когда одинокий герой уходит в закат… закат у нас где? Правильно, как раз там. В общем, поехали!

The regular and unsurpassed passenger packet Sultana, in command of Capt. J.C. MASON, departs this evening, at 5 o'clock, for St. Louis, Cairo, Memphis, and all way landings. The Sultana is a good boat, as well as fleet one. Mr. WM.J. GAMBREL has control of the office affairs, white our friend JAMES MCGINTY will be found in the saloon, where everything of the 'spirit' order can be had in due time.

Регулярно курсирующее и не имеющее себе равных пассажирское судно «Султана» под командованием капитана Дж. Мейсона отправляется сегодня вечером в 5 часов в Сент-Луис, Каир, Мемфис и следует со всеми остановками. «Султана» – прекрасное быстроходное судно. Мистер Уильям Дж. Гамбрел занимается всеми официальными вопросами, а нашего друга Джеймса Макгинти можно будет найти в салоне, где в соответствующее время подадут напитки, поднимающие дух.

(объявление в новоорлеанской газете 24 апреля 1865 года)

Место рядом с водителем – место смертника.

Сейчас эта фраза раз за разом прокручивается в моей голове, и нет там больше места другим мыслям.

Черт, а ведь когда-то я над этим посмеивался.

Я много над чем посмеивался. А сейчас вот сижу в полном дерьме, и все мои мысли только об одном: место рядом с водителем – место смертника.

Голова пуста-а-ая…

А дерьмо, между прочим, самое настоящее, свиное.

Нет! Надо взять себя в руки и навести в голове порядок. Иначе недолго сойти с ума… или я уже сошел с ума и все мне чудится?

Да ну, насчет чудится – это точно перебор. Многое может почудиться, но вот эти мерзкие свиньи – они до отвращения реальные.

Итак, я сидел рядом с водителем, а водителем была Стефани, и мы ехали по Арканзасу и болтали о чем придется: о Миссисипи, русло которой сто пятьдесят лет назад пролегало вот как раз здесь, где мы едем, а сейчас в восьми милях к западу; о медведях, которые стадами бродят по Москве и все поголовно играют на балалайках; о крутых арканзасских парнях, которые суровее челябинских мужиков… ну, это пока они с челябинскими мужиками не встретились, а также о многом другом, что может прийти на язык, когда по Арканзасу едут американская девчонка и русский парень.

И вот говорю я какую-то ерунду, смеюсь, поворачиваю голову направо и вдруг вижу, что нам как раз в бок въезжает – да уже практически и въехал – тупорылый грузовик. Синего цвета. С игрушечным бизоном за лобовым стеклом. Обычный такой грузовик, их полно на дорогах. Увидеть я успел, а вот испугаться – уже нет.

И умер.

Ничего удивительного, у грузовика скорость была миль так семьдесят, это только мне в последнее мгновение показалось, что он въезжает нам в бок медленно-медленно.

Думаю, Стефани тоже умерла… впрочем, нет смысла гадать. Ясно только одно: я здесь, я один, и я, кажется, сошел с ума… а если не сошел, то очень к этому близок.

Может ли сойти с ума покойник?

А если нет, почему я здесь?

Впрочем, вернусь немного назад.

Удар, который выбил из меня дух – темнота, как мне показалось, длиной в несколько мгновений – и вот я в воде, совершенно ошарашенный. Каким чудом я не нахлебался воды – не понимаю, а то пришлось бы умирать еще раз, на сей раз более мучительно, от утопления. Но дневной свет был совсем близко, и я рванулся к нему, и вынырнул, и жадно хлебнул воздух.

Я находился посреди чертовой Миссисипи. До одного берега было далеко, до другого еще дальше. Ближе всего ко мне находилось дерево, плывущее, наверное, от самой Канады – так оно было ободрано. Пришлось использовать его для временной опоры: чтобы оглядеться, придти в себя и подумать, куда плыть. И определяться с направлением движения надо было бы быстрее, потому что водичка была, мягко говоря, отнюдь не как парное молоко.

Зацепившись за свою корягу, я посмотрел вокруг и удивился, насколько дика и необжита местность. Из машины окрестности Миссисипи как-то пооживленнее смотрелись: домики, поля, машины на дорогах. А отсюда, из воды, не видать никаких следов присутствия человека: лес по берегам, строений не видно, и никаких лодок или катеров. Да Миссисипи ли это?

А какая еще река может быть такой мутно-желтой?

Сильное течение тащило разный мусор, мое бревно было не единственным, и соваться в эти воды на мелкой лодочке было, пожалуй, несколько легкомысленно. Мне же предстояло плыть без лодки до далекого берега – и еще не факт, что это берег не окажется одним из необитаемых островов, каких полно на Миссисипи.

Впрочем, вон там за деревьями какой-то дым. И, если присмотреться, трубы, из которых этот дым идет.

Я уже собрался было плыть к тому берегу, ведь трубы – это примета цивилизации, как вдруг трубы сами приплыли ко мне: из затоки за деревьями выдвинулся и начал приближаться пароход.

Я заорал, замахал рукой, и через некоторое время меня уже вытащили на палубу. Вот тут я и понял, что схожу с ума: весь этот пароход был битком набит реконструкторами – кто-то изображал из себя южных джентльменов, кто-то – негров из корабельной обслуги… эээ… прошу прошения, афроамериканцев, конечно, но большая часть была в обносках, в которых кое-как угадывались голубые мундиры северян. И вот зачем все эти реконструкторы напялили на себя линялое и дырявое тряпье, да еще грязное – я сначала не понял.

А потом у меня в мозгах что-то разом сдвинулось, мне показалось, что я все знаю. Я помню, что объяснял обступившим меня людям про Мир Реки, про то, что Фармер оказался прав, что-то про Марка Твена – большей частью на русском, потому что меня не понимали, переспрашивали, поняли что-то свое, дали хлебнуть виски и оставили в покое, придя к выводу, что меня крепко приложило по голове, когда бревно протаранило мою лодку.

И вот сижу я на палубе, понемногу согреваюсь, в голове мутно и пусто, и тупо рассматриваю людей вокруг.

Их много. Их слишком много для такого парохода: тысяча, а может и две. Они мало похожи на людей, которых я привык видеть в Штатах, даже если не принимать во внимание странную одежду и запущенную щетину. Я привык видеть американцев более холеными, что ли. Не в том смысле, что вот только что из парикмахерской-спортзала-бутика, а в том, что они давно уже привыкли жить сытно и в общем-то беспечно, без особых общественных потрясений.