Анатолий Дроздов - Пистоль и шпага [СИ]

— Этот Фролка случайно не рыжий? — спросил я.

— Точно! — кивнул исправник. — В розыскном листе так и писано: волосья на голове и в бороде — рыжие.

— Он вас более не побеспокоит, как и еще двое. Лежат там у дороги. Мы их оттащили на обочину, дабы не мешали экипажам, не то кони мертвых пугаются. Остальные убежали, но ружей при них нет — побросали со страху. Их ружья мы привезли, можете забрать. Беглых, полагаю, поймаете легко. Где искать, знаете, мундиры на них приметные. Захотят есть, выйдут к какой-нибудь деревне, мужики с ними сами справятся. Их только упредить нужно.

— Сделаю! — кивнул исправник. — Могу спросить, ваше благородие?

Я кивнул.

— Денег при убитых, часом, не находили?

— Находил, — кивнул я, после чего полез в сумку, вытащил из нее и выложил на стол пачку ассигнаций. — Вот, ровно пять тысяч.

Накануне я пересчитал ассигнации. Был соблазн оставить добычу себе, но я задавил жабу. Непростые деньги попались. Номера ассигнаций шли один за другим, сами выглядели, будто с типографского станка. Наверняка ополченцы грабанули казенное учреждение. Связываться с такой добычей — искать неприятностей. Да и страну, за которую воюешь, обворовывать стыдно.

Глаза у исправника стали по пятаку, у Виллие, впрочем, тоже — про деньги я ему не говорил. Только графиня улыбнулась, как мне показалось, радостно.

— Я могу забрать, ваше благородие? — спросил опомнившийся исправник, указав на деньги.

— Разумеется, — пожал я плечами. — Только попрошу перед этим пересчитать и написать расписку.

— Конечно, конечно! — заторопился исправник. — Я вам бесконечно благодарен, господин подпоручик! Не представляете, из какой беды меня выручили! Непременно отпишу о вашем благородном поступке министру полиции и попрошу наградить.

— Я, в свою очередь, расскажу об этом министру лично, — пообещал Виллие.

— Не стоит, — возразил я. — Одному Отечеству служим. Если каждый примется искать выгоду, как врага одолеть? Вы, господин исправник, обяжете меня, если сыщете помещика, который отправил в ополченцы каторжника, и привлечете его к суду. И еще того, кто ему этого Фролку за взятку продал.

— Поддерживаю, — кивнул Виллие.

— Не сомневайтесь, ваше превосходительство, всенепременно! — заверил исправник. — Я и без того хотел этим заняться, но теперь приложу все старание. Они у меня ответят! — он сжал кулак и потряс им.

На том, собственно, и закончилось. Исправник пересчитал деньги, выдал мне расписку, расшаркался перед графиней и отбыл весьма довольный. А вот я не радовался. По приезду в город выяснилось, что часы мои стоят — сломались. Я потряс их над ухом — внутри механизма что-то болталось. Видимо, поломались, когда Фролка уронил девайс — часы здесь ни разу не противоударные. Придется терпеть до Петербурга — найти часовщика в Новгороде, наверное, можно, но вряд ли стоит. Сомневаюсь, что они здесь обеспечены деталями к швейцарским часам.

Я сказал об этом за ужином, который графиня устроила для нас. Не жаловался, просто разговор так повернулся. Орлова стала вспоминать подробности гоп-стопа, после ее эмоционального рассказа Виллие заключил, что все обошлось как нельзя лучше, и никто даже по мелочи не пострадал. Я к тому времени отдал должное вину, как пишут классики, и возразил, в доказательство предъявив часы.

— Позвольте, Платон Сергеевич? — попросила графиня, протянув руку. Я вложил в нее часы. — Красивые, — заключила она и отщелкнула крышку. — Хм! Понимаю ваше сокрушение! Подарок от дорогого человека.

— От какого дорогого? — удивился я.

— Здесь написано: «Нежно любимому от Жюли», — прочла она по-французски, указав на внутреннюю сторону крышки. — Кто эта Жюли? Мне кажется, что вы слукавили, когда сказали, что у вас нет возлюбленной.

Она погрозила мне пальцем.

— Понятия не имею, кто эта Жюли, — пожал я плечами. — Часы — трофей. Мне его солдаты преподнесли, после того как в мои угодили штыком.

— Значит, они вам не дороги?

— Нет, конечно, ваше сиятельство!

— Тогда я заберу их себе, — сказала графиня и ловко сунула часы в сумочку. — В память о сегодняшнем событии. Вам же по приезду в Петербург подарю другие — гораздо лучшие. Я ведь вам обязана.

— Что вы, ваше сиятельство! — пытался возразить я, но графиня жестом приказала мне умолкнуть.

— Не возражайте, Платон Сергеевич! — сказала твердо. — Весьма обязана. И я не из тех, кто забывает добро.

Тем ужин и завершился. Мы разошлись по комнатам, вернее, это сделали мои спутники. Я же отправился в баню, которая имелась при гостинице, где с удовольствием попарился и отмылся до скрипа кожи. Ранее такой возможности не выпадало, и я, хоть и обливался по утрам водой, все равно чувствовал себя некомфортно. Особенно сейчас, после поездки верхом. От мундира несло лошадиным потом, и этот запах отчетливо ощущался. Здесь на такие вещи не обращают внимания, но меня корежило. Все никак не вылезет из меня цивилизация. Виллие, впрочем, тоже ежедневно обливается водой, но баню не любит. Говорит, для здоровья не полезно. Ну, ну…

В комнате я переоблачился в халат, отдав мундир и рейтузы Пахому — пусть почистит и постирает. Денщик ушел. Я собирался погасить свечу и лечь спать, как в дверь постучали.

— Кто-там? — удивился я, сунув ноги в тапки и подходя к порогу.

— Это я, Катя, — сообщил тихий женский голос. Я не успел обрадоваться, решив, что служаночка все же поддалась на ухаживания, как та добавила: — Хозяйке нужна помощь, ваше благородие!

— Что случилось? — спросил я, открыв дверь.

— Неможется ей, — сообщила Катя громким шепотом. — Вас зовет.

— У меня нет мундира, — возразил я, не испытывая желания куда-то тащиться. — Отдал денщику в чистку. Как покажусь в халате?

— Ничего, — возразила Катя. — Никто не увидит — все спят.

Действительно, в коридоре было темно и пустынно. Если бы не подсвечник, который служанка держала в руках, то и лоб разбить можно.

— Ее сиятельству все равно, — добавила Катя. — Вы же вы лекарь. Так даже лучше.

Не придав значения этим странным словам, я вышел в коридор и, закрыв за собой дверь, пошел за служанкой. Комната графини оказалась в конце коридора — ну, так самая покойная. Чем дальше от лестницы, тем меньше топают мимо дверей слуги и постояльцы. Катя отворила дверь и впустила меня внутрь. В комнате стоял полумрак: в подсвечнике на столе горела единственная свеча. Я встал за порогом, ожидая, что Катя войдет следом и добавит света, но она почему-то осталась в коридоре, более того, прикрыла за мной дверь. Странно.

— Подойдите, Платон Сергеевич! — донеслось от кровати.

Я подчинился. Графиня обнаружилась на постели, прикрытая одеялом до подбородка. Глаза мои адаптировались к полумраку, и я разглядел голову в кружевном чепце и бледный овал лица.