Сергей Васильев - Император и Сталин

К сентябрю 1918-го года «красная гвардия» была истреблена, а Сталин впервые каждой клеточкой ощутил, как тает его вера в безусловную классовую сознательность пролетариата, а вместе с ней рушится миф о гениальности Ильича, считавшего пролетариат универсальной отмычкой к любым политическим и экономическим головоломкам…

Ноябрь. 1900. Ливадийский дворец.

– Владимир Борисович, – император скользнул по заспанному лицу барона Фредерикса своим взглядом, ставшим таким непривычно стальным после болезни, – простите, что я поднял Вас с постели, однако Ваша служба, как и моя, не предусматривает нормированный рабочий день, не так ли? Впрочем, если вы считаете, что этот режим для вас тяжёл…

– Нет, что Вы, Ваше Величество! Я хорошо помню – служба – понятие круглосуточное. Что от меня требуется?

– Список всех наших подданных, воюющих сегодня в Трансваале, а также тех кто воевал, но по каким-либо причинам уже вернулся на Родину. Затем список всех военных агентов, работающих на территории Европы, Азии, Африки. И главное – передайте графу Канкрину Александру Георгиевичу, что я хотел бы его видеть…

– Будет сделано, Ваше Величество, надо ли понимать это так, что вы прерываете свой карантин и возобновляете высочайший приём?

Император поморщился, словно от лимона.

– Просто приём, Владимир Борисович. Давайте говорить проще и скромнее. Каким он будет – пусть решат потомки. Приём – да, частично возобновляем, но принимаем пока не всех… вот кто, например, у нас на завтра?

Барон Фредерикс положил папку на стол и широким жестом распахнул её, выудив оттуда внушительный “манускрипт”, усыпанный бисером фамилий, одновременно скосив глаз на записную книжку императора, где на открытой странице в поллиста красовалось всего одно слово: “Опричники”, а ниже него – короткое, как выстрел, трижды подчёркнутое – “Кто” и три вопросительных знака.

Император пробежал глазами список и ткнул мундштуком трубки в первую же, украшенную самым длинным и пафосным титулом, фамилию….

– Вот с родственников и начнём…

Там же. На следующий день.

– Никки! Как я рад! Как я чертовски рад видеть тебя в добром здравии! – Великий князь Александр Михайлович излучал добродушие и оптимизм, – мне тут про тебя наговорили чёрт те что… даже то, что ты сошёл с ума… Честно говоря, я и сам так подумал, когда узнал, что ты выставил свою ненаглядную Аликс. Какая муха тебя укусила, Никки?…

Император с интересом рассматривал бравого молодца в военно-морской форме. Как не крути, а смотрелось чёрное обмундирование эффектно. Всё-таки правильно он сделал, что вернул тогда, в той жизни, в 1943-м погоны, с ними форма смотрится гораздо солиднее.

Впрочем форма сегодня интересовала императора гораздо меньше содержимого, которым был один из великих князей – Александр Михайлович, представитель самого шебутного и самого неприкаянного, в смысле должностей и влияния – “тифлисского клана” дома Романовых.

В Петербурге Михайловичей успешно и неизменно оттирал от власти и бюджета клан Александровичей, состоящий из трёх братьев императора Александра II – Алексея, Владимира и Сергея. Первый – генерал-адмирал, второй – командующий гвардией, третий – московский генерал-губернатор. На совести этого триумвирата было множество “славных” дел, начиная с ходынской трагедии, доведением русского флота до абсолютно не боеспособного состояния и заканчивая “кровавым” воскресеньем.

А ведь есть ещё кланы Николаевичей и Константиновичей. И у Николая II в силу его характера не было ни единого шанса справиться со всей этой разномастной великокняжеской вольницей, сытно жрущей, сладко спящей и полностью уверенной, что Солнце восходит исключительно для удовлетворения их потребностей.

Морально-волевых качеств монарха Николай II не имел от природы, поэтому, пока он сидел на троне, страной рулили не самые талантливые или, хотя бы, самые преданные, а самые наглые и циничные – тот же клан Александровичей, компания Витте, клика Безобразова и прочие, и прочие, за которыми маячили, особо не стесняясь, банковские дома Ротшильдов и Шиффов, разведки Франции и Британии, и даже “ветхозаветные” масоны, к началу ХХ века растерявшие большую часть своего влияния, но сохранившие апломб и веру в собственную значимость.

Впрочем, нахрапистых и циничных, подпёртых банковским капиталом, “обогащённых” связями с различными разведслужбами хватало и в революционном ленинском Совнаркоме. Интриги там плелись круглосуточно. Кровушка лилась рекой. Сталину, ещё совсем малоизвестному партийному клерку, пришлось учиться выживать и лавировать между такими мастодонтами подковёрной борьбы, как Свердлов, Троцкий, Красин, Зиновьев, Каменев. Было страшно. Азартно. Почти безнадёжно. Но он не просто выжил. Он победил, виртуозно сталкивая их лбами и вынуждая пожирать друг друга в то время, пока сам Сталин скрупулёзно, по кирпичикам, собирал собственную структуру власти.

Победил тогда – победит и сейчас. Поэтому к первой встрече с первым “родственником” у императора был уже готов план действий, написанный накануне, под бормотание пришедших на ум стихов Есенина:

Великий князь Александр Михайлович совсем недавно вернулся на флот из отставки, куда его “по-родственному” вышвырнул генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович. Поводом для отставки была, якобы, некачественная программа усиления Российского флота на Тихом океане, в которой Сандро предсказывал неизбежность войны с Японией.

Причина отставки была другая, насквозь меркантильная и циничная. Если бы программу одобрили, то выполнять, скорее всего, поручили бы её автору. А, значит, через Сандро потекли бы бюджетные деньги, которые генерал-адмирал давно считал своей собственностью. Николай II, кстати, повёл себя в этом конфликте как последний малодушный негодяй. Это ведь он попросил Александра Михайловича написать злосчастную программу. А потом сдал его на растерзание дяде при первых же признаках генерал-адмиральского гнева.

Вернулся Сандро на флот через три года на крайне скромную для великого князя должность старшего офицера броненосца береговой обороны “Генерал-адмирал Апраксин” (С мая 1900 – командир броненосца “Ростислав”) и сидел тихо вплоть до ливадийского комплота, где только его решительное “нет” остановило отстранение Николая II от власти (а, может, и от жизни) “в связи с тяжелой и скоропостижной болезнью”.

На личном деле великого князя, которое представляло пока только листок в блокноте императора, красным карандашом были дважды подчёркнуты слова: “фаталист и мистик, увлекается эзотерикой и спиритизмом”.