Владимир Малыгин - Под крыльями Босфор

Жаль только, что промахнулись. Одно дело с самолёта в полёте по другому самолёту стрелять, и совсем другое вот так, с места. Непривычно нам. Вот я и обмишулился. Взял упреждение, как обычно, как привык. Чертыхнулся, следующую очередь уже более прицельно выпустил и гораздо ближе к вражескому самолёту. То-то тот так шарахнулся в сторону. Да удобный момент уже упущен был. И больше противник не подставлялся так опрометчиво, сам не подлетал и по нам издалека стрелял, попасть не попадал даже близко, но тревожил, трепал нервы. Так и кружили в стороне, постреливали в нашу сторону. Ну и мы о себе им напоминали периодически. Минут через двадцать им на смену другая пара прилетела, тоже начала надоедать.

Так они и менялись. А мы потихоньку продвигались по чуть заметной, заметённой снегом дороге, пробивали путь наверх, к перевалу и тоже понемногу постреливали, напоминали, что не стоит к нам близко подлетать. И всё бы хорошо, но боезапас потихонечку таял.

Наверх мы всё-таки успели забраться. Попадали прямо в снег, лежим, отдуваемся. Отдышаться пытаемся. Ну и прислушиваемся, само собой. Только «Максим» больше не стреляет.

Ещё разок шуганули надоедливого немца. Или австрийца, кто их разберёт? Но самолёт с чёрными большими крестами, поэтому какая по большому счёту разница? Враг он враг и есть. Един во многих лицах.

С двумя пулемётами в такой ситуации отбиться можно, а вот уйти уже нет. Раненые не дадут. А что делать, когда патроны закончатся? Вниз спускаться? Никак нельзя. Зажмут нас в распадке. Сверху нам далеко видно. И в той стороне, куда мы так упорно пробивались – противник. Нам навстречу идёт. Так что остаёмся здесь… Но маршрут для отхода наметили. Только, чую, для проформы наметили. Вряд ли он нам пригодится. Можно, конечно, лошадку выпрячь и повторить давешний цирковой трюк – на санях вниз, в очередную долину, скатиться… А дальше-то что? Если на спуске не убьёмся, то внизу так и останемся…

Потихоньку и не особо спеша обустроили основные и запасные позиции, камней натащили, хоть какие-то брустверы перед собой выложили. Все делом заняты, никто отлынивать не собирается. Лежим, молчим, друг на друга не смотрим. Всё и так понятно. Далеко внизу выстрелы защёлкали, словно хворост сухой ломают. Значит, жив ещё командир…

Ждать пришлось недолго. Но это и хорошо, потому что слишком уж природа вокруг красивая. Небо чистое, голубое. Внизу на склонах ели зелёные стеной стоят. Солнце ощутимо пригревает и оттого лёгкий морозец практически не чувствуется. Можно даже перчатки снять. Мы так запарились, что до сих пор остыть не получается. Пар так над нами и курится, позицию демаскирует. Но это я так болтаю, от нечего делать, потому что маскировка эта будет действовать лишь до первого нашего выстрела. Ну и про самолёты не нужно забывать. Сверху-то им всё прекрасно видно…

Лебедев

Стрелки из нас никакие. От отдачи голова раскалывается, кружится, рвота к горлу подступает. Стреляю в белый свет, как в копеечку. Больше для того, чтобы просто попугать немецких пилотов. И от досады и злости на самого себя. Был бы цел, так не пришлось бы командиру нас прикрывать…

Тянется время. И уходить некуда. Лучше бы все вместе сюда пришли. Вместе веселее. А теперь на душе погано…

Тут и очередная пара самолётов противника к атаке подключилась – вокруг нас пули засвистели, рикошетами завизжали, по камням ударили. Живьём взять хотят – неприцельный огонь, отвлекающий, но всё равно неприятно. А у нас Маяковский так в сознание и не приходит, и у штурмана глаза до сих пор в разные стороны смотрят. Ну какие из нас стрелки? В упор-то дай возможность выстрелить, и то сейчас промажем…

Лежим, позиции то и дело меняем, вверх постреливаем.

Дождались! Ещё пятёрка истребителей по наши души пришла, со всех сторон накинулись, пулемётным огнём прижали. Ну и пришлось нам уходить под защиту того самого скального выступа. Практически сразу же Смолина в спину ранило. И штурмана. Добежать до укрытия только нам с Семёном удалось. До камней, под которыми лошадку с раненым укрыли. Только не помогло ей это укрытие. Убили нашу лошадку-то. Вот к скальному выступу мы и прижались, оба «Мадсена» на бок ещё тёплый лошадиный плюхнули, со злости по длинной очереди в небо зарядили. Не попали, но отпугнули. Перезарядились, по последней обойме вставили, Семён за инженером метнулся. Притащил, а он уже холодный… А я штурману помог к нам добраться. Только и успели, что вернуться, как снова отстреливаться пришлось. Давят самолёты пулемётным огнём, высунуться не дают. Пули рикошетами от камня так и воют.

Патроны к пулемётам закончились… Семён упал, голова кровью залита. Из всего экипажа целым остался только я один, да и то, чую, ненадолго. Достал револьвер, приготовился дать последний и решительный… И тут, как в сказке… Нет, не в той, в которой чем дальше, тем страшнее, а в другой, в хорошей, с благополучным концом. В общем, прилетела помощь. Сначала «Муромцы» над головой прогудели, разогнали в стороны пулемётным огнём истребители противника, потом долину от немцев очистили – сбросили бомбы. Тут-то мне напоследок и прилетел «гостинчик» от удирающих немцев – прямо в бедро и плечо.

А потом на лысую вершину горы сел один «Ньюпор», забрал Маяковского и взлетел, за ним второй, загрузил штурмана. Так всех и забрали. Смолина тоже. Я улетал замыкающим, в фанерной гондоле «Фармана»…

А командир к нам так и не вышел…

Садились в расположении Брусилова, практически рядом со штабом армии, в предгорьях Карпат…

Уходила армия, возвращалась назад, втягивалась в горы, огрызалась огнём на атаки противника, сдерживала его наступление. Слишком неравными оказались силы. Не доработали наши генералы. По понятным причинам. У Брусилова в штабе штурман, как самый легкораненый из нас и узнал последние новости.

Нас искали всё время. И нашли случайно. Кто-то из лётчиков обратил внимание на подозрительное мельтешение австрийских самолётов в воздухе…

Третья армия так и не смогла пройти через Карпаты, завязла на перевалах. Новообразованная девятая всё ещё шла на подмогу, но так и не дошла. Корнилов, невзирая на многочисленные потери в личном составе рвался вперёд, игнорируя приказ об отходе. Связи с его корпусом не было.

И возникла угроза окружения русской армии.

Что в это время происходило в штабах, одному Богу известно. О чём-то можно было судить по противоречивым друг другу приказам. Так, после месяца ожесточённых боёв Ставка отдала Иванову приказ усилить наступление и очистить Заднестровье от австрийцев. А через несколько дней поступил новый приказ, но уже на прекращение операции и отход к Карпатам.

И Иванов приказал своим армиям отходить…