Павел Иванов - Грани веков [СИ]

— Или же в подземельях приказа Тайного, где только тебе единому ведомо, что творится… А может, и не токмо тебе?

— Хватит! — раздраженно оборвал их Годунов.

Он выпрямился и Ирина обратила внимание на лихорадочный блеск в его глазах.

— Истинно речет псалмопевец, — проговорил он, — Друзи мои и искреннии мои прямо мне приближишася и сташа! Воздающии ми злая возблагая оболгаху мя, зане гонях благостыню…

Он порывисто схватил кубок, сделал глоток.

— Ныне здесь перед глазами моими грызетесь друг с другом, и клянетесь мне в верности, а сами лишь о своей выгоде печетесь! Местничаете, собачитесь, бороды один другому по волоску повыдирать готовы!

Он тяжело дышал, грудь его ходила ходуном. Царица смотрела на него с тревогой.

— Гришку… Отрепьева, расстригу окаянного, на чьем подворье воспитывали? — несвязно продолжил он. — Романовы, иже мне в верности клялись, сию змею на груди моей согревали! И ныне, чую ведь, вашими трудами самозванец этот силу набирает! Чего же вы хотите, лукавые?!

Разговоры разом смолкли, воцарилась звенящая тишина.

Мстиславский кашлянул.

— Не прав ты, Борис, — проговорил он. — Нет в том вины нашей — за появление самозванца сего с польских панов спрос — они его русским царевичем объявили, и войско дали. А за Гришку поговаривают, будто и не он это вроде, будто видели его при дворе царевича… самозванца, то есть.

— Кем же ему быть тогда? — подал голос доселе молчавший Басманов. — Откуда взялся самозванец сей? Иные сказывают, в Угличе не настоящий царевич убит был…

На этот раз тишина была гробовой. Казалось, вокруг Басманова образовалось мертвое пространство.

— Ты соображаешь, что перед лицом государева мелешь?! — наливаясь вишневым цветом прохрипел Симеон.

— Ты за то не меня к ответу призывай, а Ваську Шуйского! — огрызнулся Басманов. — Кто, как не он в Углич ездил?

— Царевич Димитрий мертв, без сомнений, — степенно проговорил Мстиславский, — И в том Василий Иванович поручился перед царем, патриархом и всем советом боярским. Я вот что думаю, государь, — обратился он к Борису, — надобно привезти Марфу Нагую, пусть объявит во всеуслышание, что мертв сын её, нешто против слова матери, а ныне — честной инокини кто возражать осмелится? Государь?

Годунов словно не слышал его. Глаза его, налившиеся кровью, были устремлены куда-то поверх голов бояр, он вытянул руку, не то указывая на что-то, не то закрываясь от неведомой угрозы.

— Димитрий! — прохрипел он. — Димитрий там!

Взоры всех обратились в сторону, которую смотрел царь, но там лишь замер побелевший от страха виночерпий.

Ирина настороженно вглядывалась в лицо царя. Смутные подозрения, посещавшие ее во время пира начали стремительно укрепляться.

— Великий государь… — поднялся с места Симеон.

Мстиславский перекрестился.

— Нет на мне крови твоей! — закричал Годунов. — Нет, слышишь?! Уходи, убирайся!

Он схватил кубок, расплескав вино, замахнулся им, и закашлялся. Ноги его подкосились, он вцепился руками в стол, кубок с грохотом покатился по полу. Ирина бросилась к нему одновременно с Федором, но они не успели подхватить его — словно надломившись, Годунов грузно осел на пол, опрокинув блюдо и распростерся ничком. Изо рта вытекла струйка крови.

Рефлекс сработал раньше, чем Ирина отдала себе отчет в происходящем.

— Всем отойти! — рявкнула она, наклоняясь над телом и нащупывая пульс на сонной артерии. Есть!

Рывком повернула царя на бок.

Один зрачок смотрел на неё, другой сместился к углу глаза. Лицо иссиня-багровое, шейные вены вздулись. ТЭЛА?

Она обмотала длинным рукавом пальцы и, с трудом разжав челюсти, ввела их в ротовую полость. Что-то есть… Кусок хлебной корки выскочил наружу, на рукаве осталась кровянистая слизь.

Царь шумно выдохнул, левая щека трепыхалась, словно парус.

Откуда кровь? Возможно, прикусил язык во время падения. Лицо багровое…

— Нож! — потребовала она.

Подняв голову, Ирина оглядела вытаращившиеся на неё изумленные лица бояр. Федор держал на руках лишившуюся чувств царицу.

Выругавшись про себя, она сама схватила со стола нож, которым пользовался царь. Он был длинным и острым.

Полоснула по запястью царя, из раны густыми толчками потекла кровь.

— Держите царевну! — крикнул кто-то.

— Только попробуйте! — Ирина сама удивилась тому, как властно прозвучал ее голос.

— Царевна больна! — это Мстиславский. — Не ведает, что творит! Рынды! Хватайте ее, пока она не прирезала государя!

Двое высоких охранников в белых кафтанах неуверенно двинулись к ней.

— Лекаря! Лекаря позовите! — наконец пришел в себя Федор. — Акся, отойди от батюшки!

— Я знаю, что делаю! — крикнула ему Ирина. — Ему нужно выпустить кровь, иначе она убьет его. Это не опасно! Доктор Кристофер делал ему кровопускание, он подтвердит!

Федор нахмурился. Рынды колебались, поглядывая то на Мстиславского, то на царевича.

— Пошли за Кристофером, — не давая ему опомниться командовала Ирина. — Дядя Семён, помоги мне раздеть царя. Князь Басманов, выведи всех отсюда! Нужно перенести отца в спальню.

— Не дело тебе, царевна, помыкать боярами! — нахмурился Мстиславский.

— Не дело тебе, боярин, указывать царевне, что ей делать, а что нет! — вмешался Симеон. — Государь, твоя сестра права, нужно поскорее перенести Бориса в спальню.

— Царь-батюшка! — царица пришла в себя и со стоном рухнула на колени рядом с ним.

— Делайте, как царевна велит, — кивнул Федор.

— Давид Аркадьевич!

— А?

Коган встрепенулся и уставился на нависшего над ним Евстафьева. Все-таки, он задремал!

Неудивительно, если учесть, сколько времени прошло с тех пор, как он полноценно спал. Все-таки, страх перед крысами оказался слабее, чем базовая физиологическая потребность.

— Вы бы легли нормально, Давид Аркадьевич, — предложил Евстафьев, — а то сидите носом клюете, того и гляди, упадете.

— Брр, нет, спасибо, — Коган содрогнулся, при мысли о том, чтобы улечься на вонючую солому со шныряющими по ней грызунами.

— Отдохнуть надо, Давид Аркадьевич, — наставительно заметил водитель. — Неизвестно, когда возможность появится.

— Неизвестно, понадобится ли нам сон вообще, — Коган осторожно помассировал затекшую шею. — Или вы, Василий Михайлович, все еще не поняли, что нас ожидает?

— Да чего уж не понять, — отозвался Евстафьев. — Головы отрубят, и всего делов.

— И вас это нисколько не пугает?

Евстафьев пожал плечами. — Все под Богом ходим. Но я вот чего думаю, Давид Аркадьевич: коли мы и впрямь в прошлом, то, может, если нас здесь убьют, мы обратно у себя окажемся?

— С чего вы это взяли? — удивился Коган.

Евстафьев неопределенно помахал рукой. — Ну, должен же во всем этом быть какой-то смысл, — сказал он. — Так просто ничего не бывает! Коли мы тут оказались, значит, так было нужно.