Павел Иванов - Грани веков [СИ]

— Слушай, — устало сказал Ярослав. — Тебе ведь прекрасно известно, что мы не из какой не из Стекольны. Ты же слышал, что я говорил в Тайном Приказе, и знаешь, что это правда. И Симеон в неё поверил, и Шуйский. А ты явно не глупее их. Так для чего тогда притворяешься? И вообще — что тебе нужно от нас? Зачем вы с поленицей похитили Ирину?

Муха усмехнулся. — Всему свое время, парень, — сказал он. — Не о том думаешь. Тебе ведь Юшка тоже зачем-то нужен, коли рвешься с ним в Путивль — вот об этом сейчас и мозгой шевели. К Шерефединову так запроста в гости не наведаешься.

— И что ты предлагаешь? — спросил Ярослав. — Как нам проникнуть в посад и узнать, где Ирина?

— Я уже сказал — дождемся темноты, — дьяк отвернулся. — А там решим. Жаль, не видать отсюда, что внутри посада делается…

Евстафьев кашлянул. — Пойду, посмотрю, как там лошади…

— Ага, — кивнул дьяк, и сосредоточенно уставился на холм.

— Ну же, давай, Ярик! У тебя получится!

Он снова подбирает суковатую палку, негнущиеся скрюченные пальцы плохо слушаются его.

— Готов? Обороняйся!

Он неловко отбивает первый удар, потом второй.

— Хорошо! — хвалит Алёнка. Её развевающиеся рыжие волосы кажутся огненно-золотыми в лучах заходящего солнца. Он невольно засматривается на них, и пропускает следующий удар. Палка снова вылетает из его рук.

— Ну что же ты! — она улыбается, и в ее зеленых глазах прыгают лукавые искорки.

Он тоже улыбается в ответ и растерянно разводит руками.

— Ха! Гляньте, криворучка воином хочет стать! — раздается у него за спиной.

Рябой Пров, Ванька-Жердяй, братья-поповичи, и вся их ватага здесь. Лыбятся, предвкушая потеху.

— Не обращай внимания! — шепчет Алёнка.

Пров насмешливо цыкает, метко сплевывая ему под ноги.

— Ярослав — не пришей инде рукав! — говорит он.

Ярик вспыхивает, кровь приливает к щекам. Он нагибается за палкой, но Пров проворно наступает на неё.

— Опа! Не успел!

— Чего вы привязались, недоумки? — Алёнка яростно сверкает глазами.

Пров насмешливо скалится. — А ты рыжая, смотри, не обожги его! Вишь, он и так меченый!

— Дурак! — бросает Алёнка. — Его молнией ударило!

— Ага, Бог шельму метит! — подает голос Жердяй.

Ватага дружно хохочет.

— Идём, — говорит Алёнка, взмахивая волосами и беря его за руку. — Ну их!

— Мамочка за ручку дитятко ведёт! — летит ехидное в спину.

Ярик вздрагивает и оборачивается. Упоминание о матери ранит его. Он с закипающей ненавистью глядит на смеющуюся щербатую рожу, непослушные пальцы пытаются сжаться в кулаки…

Пров сгибается от хохота, хлопая себя ладонями по коленям.

— Криворучка!

Ярослав делает шаг вперёд, но Алёнка опережает его — она подскакивает к Прову и с силой тычет палкой ему в зубы.

Тот вскрикивает, хватаясь за лицо, а Алёнка с размаху бьет его снова: по голове, по подставленной руке, по ребрам.

— Дура! Бешеная! — орёт Пров. Он отскакивает от неё, из порванной губы хлещет кровь, заливая рубаху.

— Пошёл! — Алёнка снова замахивается палкой, и ватага шарахается от неё врассыпную.

— Бесноватая!

Алёнка тяжело дышит, смахивает с лица прядь волос.

— Нехристи!

Ярик робко трогает её за плечо. — Не надо было…

— Пусть знают! — запальчиво отзывается она.

Они встречаются взглядами и оба одновременно улыбаются.

— Знаешь, — говорит Ярик, — ты совсем как те девы-воительницы, про которых дядька Булат рассказывал. Помнишь?

Она смеётся и кивает.

— Да! Поленицы!

— Ярослав! Эй, парень!

Ярослав поперхнулся и закашлялся, приходя в себя.

Над ним склонилось встревоженное лицо Мухи.

— Что… что случилось? — заплетающимся языком выговорил Ярослав.

— Задрых ты, вот чего случилось! — сердито буркнул Муха. — А потом трястись начал, ровно припадочный. Я уж думал — худо тебе! Морок, чтоль, какой привиделся?

— Да уж, — пробормотал Ярослав, поднимаясь на локтях. Голова снова гудела, мысли роились, обрывки видения все еще стояли перед глазами.

— Уходить пора, — Муха кивнул в сторону солнца, нависшего над линией горизонта. — Скоро стемнеет.

Его лицо, с обвислыми усами, выглядело еще более хмурым, чем обычно.

— Что-то не так? — осторожно спросил Ярослав.

Муха вздохнул. — Стрельцы те, что в посад пришли, обратно так и не выехали, — мрачно сказал он.

— Так, может, заночевать решили?

Муха качнул головой. — Вряд ли… Чего им там ночевать — до Москвы на хороших конях несколько часов езды! Нет, нутром чую, дело скверное. Ладно, пошли, проведаем нашего конюха.

Евстафьев, как оказалось, вполне свыкся со своей ролью — когда они вернулись к бивуаку в перелеске, он кормил коня хлебом с солью.

— Харч переводишь! — сердито сказал Муха.

— Так ведь скотина — она тоже внимания требует, — отозвался Михалыч, любовно поглаживая коня по шее. — Сами-то, вон, чего-ничего поели, а им тут даже попастись толком негде.

Дьяк махнул рукой. — Успеется!

Он обвел сумрачным взглядом Ярослава и Евстафьева.

— А теперь слушайте сюда…

Ирина медленно отступала назад, настороженно наблюдая за чернявым.

По его лоснящемуся лицу блуждала гаденькая улыбочка; липкий взгляд жучиных глазок неотступно следовал за ней.

— Я тебя не приглашала, — бросила она, стараясь, чтобы голос звучал твердо.

Чернявый мелко расхохотался.

— Не приглаша-ала, — протянул он. — Скажи-ка! Ты не у себя в палатах, царевна!

— Чего тебе нужно? — огрызнулась Ирина, прикидывая, как бы потянуть время.

Улыбка чернявого сделалась еще гаже.

— Проведать тебя пришел, царевна. Скучаешь, небось, одна-одинешенька. Тут ведь только крысы тебя навещать будут…

— Ага, — Ирина отступила еще на шаг и уперлась спиной в стену. — Одна, вижу, уже пожаловала.

Чернявый сверкнул глазами.

— За эти слова отдельно мне ответишь, — вкрадчиво проговорил он. — И за удар по ядрам моим — тоже!

— Ядрам? — переспросила Ирина, и, сообразив, фыркнула. — Что, болят до сих пор?

— Узнаешь сейчас! — почти прошипел чернявый. — Царская дочка! Я ведь тебя сразу признал — еще там, на дороге. Помню, как ты на меня, будто на вошь какую глядела, еще девчонкой совсем, когда батюшка твой меня в награду за службу верную взашеем наградил!

— Раз выгнал — значит было за что, — усмехнулась Ирина, удивляясь про себя собственному спокойствию. Возможно, дело было в том, что этот тип был настолько мерзок, что отвращение к нему перебивало страх.

Чернявый злобно ощерился.

— Когда я ему нужен был, шагу без меня ступить не мог! Молчанов — погадай! Михайла, что звезды говорят? Молчанов, сделай на силу мужскую!