Далия Трускиновская - Наследница тамплиеров

Поняв, что она уже в седле, Кречет прекратил психическую атаку.

Он не знал, вооружен ли всадник, и не стал подставлять спину, а дал задний ход и пятился на «харлее», пока не въехал в малинник. Оттуда он наблюдал, как всадник, усмирив лошадь, шагом возвращается к своему жилищу.

Лео умчалась на «Валькирии» той же дорогой, по которой прибыл Кречет, у нее хватило ума не разгоняться на темной тропе. Кречет подумал — а не кинуться ли в погоню? И отказался от этой затеи — пусть уж фрейлен спокойно удерет. Но он сделал зарубку в памяти: узнать, что это за хутор с лошадьми, и понять, что там понадобилось Лео. А для этого следовало оставить ее в покое.

Добравшись до «Часового», он узнал, что девушка поставила «Валькирию» в гараж и, вызвав такси, уехала.

Непонятно было — догадалась она, кто отогнал преследователя, или нет. Кречет постановил: не задавать ей вопросов и вообще избегать встреч, ничего не докладывать сомнительному профессору теологии, но побеседовать с Мурчем. Может, сообразительный парень догадается, в чем тут дело.

Утром Кречет позвонил Аствацаряну и сказал, что тело принадлежит сестренке Дмитрия Потапенко, который, кстати, уже несколько дней как пропал в неведомом направлении. Так что, с одной стороны, задача протасовского убойного отдела упрощается, а с другой — убийство и исчезновение референта, похоже, как-то связаны.

— С меня причитается, — ответил Аствацарян. Хоть это радовало.

У Кречета складывалась головоломка, имевшая вид звезды. В ней пока были такие элементы: прежде всего Леонида фон Рейенталь, и от нее — несколько лучей. На одном — бедная сестренка референта и сам сгинувший референт, на другом — профессор теологии, Александр-Маартен ван Эйленбюрх и историк Свирский, который вовсе не Свирский, на третьем — Роман Ширинкин, представлявшийся в рекламных объявлениях Ромуальдом, и молодая женщина с ребенком, которую он гипнотизировал. На четвертом луче пока обретался сам Кречет. Возможно, были и пятый, и шестой.

Что при таком раскладе может вытворить Лео — уму непостижимо. Угадать, чего она хочет и зачем ей «Трансинвест», — тем более.

Начал Кречет с таинственного всадника, который погнался за Лео. Всадник, судя по всему, жил в одном из загадочных зданий, на карте обозначенных геометрическими фигурами. Нужно было съездить туда среди бела дня и понять, что там за притон…

И, дойдя в своих размышлениях до такой поездки, Кречет хлопнул себя по лбу. Дядя Коля и тетя Люся! Они просто обязаны были это знать. Он позвонил на заправку и выяснил: там что-то вроде забавы для горожан, которым в выходные хочется выехать на природу, покормить морковкой лошадок и даже взгромоздиться в седло. Называется это — «Конный двор». Туда приезжают даже из Ключевска, несколько раз дядя Коля видел машины с московскими номерами. И чего бы не ездить — там огромный домина с гостевыми комнатами, живи хоть все лето.

— И давно там такое? — спросил Кречет.

— Да уж, чтоб не соврать… Люся, Люся! — позвал дядя Коля. — Когда эти сумасшедшие деда-Гришину дачу выкупили?

— Когда Смирновы свою старшую замуж выдавали! — сразу отозвалась тетя Люся.

Через пару минут после хитроумных расчетов со свадьбами, кражами, поваленными в грозу деревьями и прочими деталями выяснилось — почти четыре года назад приехали люди, не жмотились, выкупили дачу у деда-Гришиной родни, а потом приспособили под конюшню хлев и привезли лошадей. Вполне невинный и модный семейный бизнес, живут эти люди тихо, в буйстве и пьяных подвигах не замечены.

Оставалось понять, чего там понадобилось Лео на ночь глядя. И почему ей пришлось убегать от всадника.

Кречет не был особо хитер, хотя и в простодушии его бы никто не упрекнул. Он начертил звезду с пятью лучами, изучил ее внимательно и нашел самое уязвимое место.

Профессора теологии расколоть было мудрено — Кречет знал о нем слишком мало. Референт недосягаем, его сестренка если что и знала, то уже никогда не расскажет. Ширинкин исчез, кто та молодая женщина с ребенком — знала только Лео. Но можно попробовать побеседовать с тем, кого хитрюга профессор называл Свирским.

Кречет рассудил так: если ван Эйленбюрх ему врет, то не будет большого греха соврать самому профессору. Оказание услуг иностранцу было проведено через бухгалтерию «Часового», с договором, квитанциями и прочим необходимым бумажным добром. Кречет пошел утром в «Авалон» и сказал, что, по его сведениям, Леонида фон Рейенталь прибыла в Протасов не прямиком из Германии, тем более что это невозможно, а по дороге из Москвы заехала в Бережинку и провела там чуть ли не две недели. Профессор теологии изумился, но командировку в Бережинку одобрил. И Кречет действительно туда заехал — чтобы снять номер в гостинице и предъявить соответствующий кассовый чек. Но из Бережинки он помчался в Ключевск, в богадельню.

Тот, кого профессор теологии называл Виктором Борисовичем Свирским, сидел в церковном дворике на лавочке и беседовал со старым седобородым священником. Заметив, что приближается коротко стриженный мужчина атлетического вида, в камуфляжных штанах, берцах и косухе, с мотоциклетным шлемом на сгибе локтя, наподобие корзинки, батюшка сделал гостю знак: не подходи, постой в сторонке. И Кречет честно простоял целых полчаса, пока священник не отвел мнимого Свирского в богадельню.

— Вы — племянник? — строго спросил, подойдя, батюшка.

— Нет, я ему не родственник.

— А кто?

— С одной стороны, посторонний человек. С другой — как раз я и привез его сюда, сдал вашей санитарке с рук на руки. Сперва позвонил доктору Моисеенко, он дал добро. Я еще денег оставил, чтобы ему хоть штаны с тапками купили.

— Позаботились о чужом человеке?

— Видно же, что дед в беду попал, ничего не помнит, несет какую-то чушь, к людям на улице пристает. Ну, куда его еще девать, если документов нет? На Афанасьевских Горках не примут. Вот, придумал — сюда…

— Достойный поступок, — одобрил батюшка.

Кречет не стал объяснять, что носатый дедушка был оболванен какими-то лекарствами, а сказал, что хотел бы помочь старику вернуться к родственникам, от которых он, судя по всему, сбежал.

— Вот этого не надо. Пусть лучше тут поживет. У нас спонсор есть, денег на богаделенку хватает.

— Но почему?

— Боится он родственников. Они его обидели.

Кречет не стал настаивать, просил только разрешения поговорить с дедом. Священник не позволил. Сказал, что у старика в голове какая-то каша, что вряд ли он скажет что разумное, пусть сперва опомнится.

— Жаль, батюшка. Я думал, он меня узнает, обрадуется…

— Может и не узнать. Он теперь или родню ругает, или на деньги сворачивает. Говорит — я эту плиту нашел, это мои миллионы. Что за плита — непонятно. А когда прояснение в голове — о какой-то девушке рассказывает. Говорит, в банке служит. Лучше вы его не трогайте. А если хотите — можете пожертвовать на богаделенку, мы ему лекарства купим.