Юрий Корчевский - Ученик Путилина [litres]

Только с началом производства динамита Нобелем в 1867 году взрывчатка стала относительно безопасна. А всего-то и требовалось смешать нитроглицерин с кремнистой землей. Получившуюся смесь заливали в бумажные круглые цилиндры диаметром три сантиметра и длиной двадцать. Уже в первый год производства было выпущено тринадцать тонн, а в 1875 году восемь тысяч тонн.

Первым заданием Павла на новом месте службы было последить за обществом «Народная расправа». В жандармерии даже подсказали адрес руководителя, некоего Нечаева. А как это сделать – уже забота самого Павла. Для начала он прошелся к адресу. Двухэтажный мещанский дом, несколько квартир, жилой полуподвал. Женщин и детей как фигурантов отмел сразу. Для начала надо было выбрать пункт, место для наблюдения. Удобная лавочка была напротив дома, но если на ней торчать с утра до вечера, сразу обратишь на себя внимание. Тоньше надо действовать. После раздумий снял комнату в доме напротив, окна которой выходили на интересующий дом. Ситуация ухудшалась тем, что он имел краткое описание этого Нечаева, да и то размытое – средний рост, серые глаза, длинные, почти до воротника, волосы, усы. Да под такие приметы подпадает четверть мужского населения страны. Дагерротипы в мире появились в 1802 году, а в России с 1839-го, когда подполковник Теремин получил снимок Исаакиевского собора. Но низкая светочувствительность пластин позволяла запечатлять здания, а не людей, ибо выдержка доходила до получаса. Первая фотография в России появилась в 1840 году, для использования в полиции стали использовать позже. Так что фотографии этого Нечаева не было.

За несколько дней наблюдения Павел изучил и запомнил внешность всех обитателей дома, зрительная память у него была отличная. Даже и гостей стал различать. Когда один из жильцов вышел из дома с гостем, Павел отправился за ними. Либо это были не члены общества, либо понятия о конспирации не имели. Ни разу не оглянулись, не перепроверились. А зашли в Народный дом. Были такие раньше, содержались на деньги фабрикантов. В этих домах для всех читали лекции, учили грамоте, подростки получали основы ремесла – сапожника, шорника, медника, столяра. В Народном доме работали библиотека и чайная. В общем – нечто вроде дома культуры. Народные дома после октябрьского переворота 1917 года были новой властью упразднены.

Павел зашел следом за мужчинами. А их не видно. Недалеко от входа двое подростков играли в шашки.

– Ребята, Нечаев уже пришел?

– Только что, в библиотеку пошел.

Вот свезло так свезло! Павел пошел по коридору, читая надписи на дверях. Вот и библиотека. Приоткрытая дверь, слышен мужской голос. Прошел, укрываясь за стеллажами с книгами и стопками газет. Разговор нейтральный, о привлечении рабочих. Вот только куда? В библиотеку? Павел неосторожно зацепил рукавом книгу, которая с шумом свалилась на пол. Почти сразу у стеллажей возник Нечаев.

– Вы откуда, сударь?

Павел, неожиданно для себя, выпалил:

– С Путиловского.

– Ага. Говорили – двое будут. Садитесь.

Похоже, намечается какое-то собрание по интересам. Буквально через несколько минут подошли двое с Ижорского завода, потом мужчина с табачной фабрики Богданова, затем двое с Обуховского завода. Э, да похоже на сборище заговорщиков! Некоторые уже знакомы, здороваются за руку, называют друг друга по именам. Знать бы еще, что их объединяет? Павлу неудобно. Вдруг пожалуют с Путиловского завода?

Правда, завод велик, там трудятся тысячи рабочих, и не все друг друга знают. Но обошлось. Нечаев завел разговор о последних декретах и указах власти.

– Прогнил режим! Надо подтолкнуть, чтобы упал! – вещал Нечаев.

Возник спор. Более молодые поддерживали Нечаева. Мужчины постарше были против.

– Не нами порядки установлены. На Руси от века государи были. Как можно без управителя? В любом стаде пастух должен быть! – утверждали они.

Спор бесплодный, длился не меньше часа. Стали расходиться. Павел, зная место жительства Нечаева, пошел в его направлении. Нарочито не спеша. И угадал. Нечаев сам догнал его.

– А вы что думаете?

– Мне все равно, кто будет правителем. Лишь бы народу жилось хорошо и не было войны.

– Соглашательская позиция!

Каждый приводил в пользу своей позиции аргументы. Дошли до дома, попрощались. Павел направился на Фонтанку. Надо доложить о Нечаеве. В III отделении из начальства был Мезенцев.

– Из новичков? – спросил начальник штаба. – Что-то я вас раньше не видел.

– Во второй экспедиции служил, а ныне в первой.

Николай Владимирович доклад выслушал, кивнул.

– Продолжай! Попытайся войти в доверие. Нам нужны сведения о наиболее активных членах. Власть ругай, да поактивней, провоцируй.

– Слушаюсь!

– Отдыхайте.

За две недели Павел встречался с Нечаевым несколько раз, неизменно в библиотеке, поскольку фигурант там работал библиотекарем. Удобно, прямо на рабочем месте устраивал собрания единомышленников. Павел, пользуясь инструкциями руководства, на встречах выступал с резкой критикой правительства и государя. Одним словом – втерся в доверие к заговорщику настолько, что тот даже показал списки государственных чиновников, кандидатов на уничтожение. Два исписанных мелким почерком листа. Сам царь первым номером вписан, за ним граф Ф. Ф. Трепов, как питерский градоначальник, потом уже пошли все министры, начиная с начальника III отделения. Забегая вперед, можно сказать, что заговорщикам от разных обществ кое-что удалось. Например, четвертого августа 1878 года член «Земли и воли» С. М. Кравчинский заколол ножом шефа жандармов Н. В. Мезенцева. Были убиты харьковский губернатор, множество полицейских чинов, полтора десятка жандармов и более двух сотен чиновников. Потому за пять лет, с 1876 по 1880-й, резко выросло число приговоренных к смертной казни, до 126.

Павлу интересно было пообщаться с членами кружка заговорщиков. Почему они вошли в террористическую организацию, чем так сильно их обидел государь или другие чиновники, что они решили их физически уничтожить. Для того, чтобы решиться на столь крутые меры, обида должна быть велика. Как выяснилось, никакой обиды и не было. Наслушались пламенных пропагандистских речей о деспоте-царе, о царских сатрапах, душителях свободы, взыграло чувство справедливости, якобы попранной. Те, кто вовлекал рабочих, разночинцев в свои подпольные организации, были хорошими организаторами, психологами, умели найти аргументы. А фактически обрекали членов разных обществ на ответные карательные меры государства – тюремное заключение, каторгу или смертную казнь. Похоже, таких людей, как Нечаев, судьба заговорщиков не интересовала.

Сергей Нечаев был незаконнорожденным сыном, ни в одном учебном заведении не обучался, но семья нанимала учителей, и Сергея обучали латыни, немецкому, французскому, истории, математике, риторике (вот откуда способность оратора)!