Алиса Климова - Уроки ирокезского

Весной Волга разлилась как обычно она разливалась в тысяча девятьсот первом – то есть почти никак. Поля зазеленели тоже как обычно в этом году – то есть редкими хилыми островками. То есть везде так зазеленели кроме как у меня. Так что крестьяне в "поместье", освобожденные от необходимости сеять – все поля были засеяны озимыми, очень дружно зеленеющими – приступили к валянью дурака с лопатами и тачками в мозолистых руках, копая возле каждой деревни накопительные пруды. Вообще-то в каждой деревне пруд с самого начала был, но небольшой, пожарный – а сейчас рылись пруды уже побольше. После таяния снега никто в поместье уже в моих словах не сомневался: сомневающимся было достаточно взглянуть на поля в ближайшем Царицынском уезде и сравнить с теми, что получились здесь. Хотя колхозникам и глядеть не надо было, они с детства на свои поля весной наглядеться успели…

Не простаивали и рабочие заводов, и строители – работы хватало всем. Когда есть деньги, то работа всегда находится – а Чёрт Бариссон уже "отмонополил", в соответствии с намеченными планами, Сент-Луис и – уже безо всякого плана, а просто "для души" – Балтимор и Новый Орлеан. Конечно, пока еще большую часть выручки он вкладывал в подгребание под себя прочих территорий "вероятного противника", но мне хватало и присылаемых денег за честно отгруженные товары. Оказывается, импортному народу нужно столько всякого барахла!

Понятно, что можно было неплохо зарабатывать только на продаже разноцветных сапфиров. Но "драгоценности"-то нужны не всем, и не всегда, а вот пуговицы – товар постоянного спроса. И при всей его дешевизне денежек может принести куда как больше сапфиров, даже если продавать эти пуговицы совсем уже по "демпинговой" цене…

Пуговичный бизнес начался еще при подготовке к строительству городков, фактически при запасании одежки детишкам. Но тогда пуговицы делались в основном из раковин-перловиц и – в сильно меньших количествах – точились из яшмы. Яшма – камень доступный и прочный, да и режется достаточно легко – то есть при наличии станков и качественного инструмента легко. Однако то производство было и дорогим, и продукции получалось мало. А пуговиц требовалось много – поэтому с появлением разных пластиков моя "пуговичная промышленность" резко переориентировалась на новое сырье.

Обычные прозрачные пуговицы из полистирола шли по двадцать центов за дюжину – "бельевые" в сантиметр диаметром и маленькие, шестимиллиметровые. По той же цене шли аналогичные пуговицы из карболита – то есть миллионы тут добывались с трудом. Но уже пуговицы фигурные или из разноцветной пластмассы хорошо раскупались по пять центов за пару, а пуговицы для пиджаков или пальто стоили от трех до пяти центов за штуку. По этой же цене уходили пуговицы "перламутровые" – хотя на самом деле перламутром там и не пахло: простая смесь полистирола и "того самого" метилметакрилата давала потрясающий перламутровый эффект при снижении стоимости даже по сравнению с чистым полистиролом. Ну а стеклянные, которые делала Машка на своем заводе, в зависимости от сорта и цвета стекла пользовались спросом и при ценах от десяти центов до доллара. Конечно, по доллару шли из "звезчатого" стекла и продавалось их все же немного… но богатеи не только в Америке водились и Машка с пуговиц в сумме выручала чуть больше миллиона рублей в год. И чуть больше миллиона долларов тоже.

Правда, из Америки мне шли все же большей частью не деньги. Думаю, что "в этой жизни" у Генри Роджерса могут появиться мелкие проблемы в прибирании стального бизнеса Карнеги: уж больно тот процветал! По крайней в той части, что занималась трубопрокатной деятельностью: трубы я закупал пароходами. Стальные, оцинкованные – и столько, сколько Карнеги мог продать, потому что вообще-то трубы, оцинкованные изнутри и снаружи, пока еще не являлись "товаром массового спроса" из-за цены и делалось их немного. Но мне вроде бы достаточно…

Гаврилов приготовился к "переезду завода мелких турбин", вот только не в Ставрополь, где строительство сильно подзадержалось, а в Симбирск. В этом тихом городишке прошлым летом получилось купить два участка, один в восемь десятин – на нем сейчас был выстроен собственно завод, и один почти в двадцать – там поднимался (имея в виду именно процесс) уже рабочий городок. Тем не менее четыре коробки цехов уже были подведены под крышу, а жилых домов вообще почти десяток был закончен. Вообще-то я имел в виду завод там запустить "иного профиля" – но пока "профиль" запускать было рановато, а турбины очень нужны.

Все были при деле, и каждый занимался этим делом спокойно и неторопливо (но без перерывов). И только мне приходилось судорожно суетиться: приближалось восемнадцатое июня…

Якова Валериановича разбудил неприятный свист. Вообще-то он ожидал чего-либо такого, однако все равно свистело за окном уж очень как-то противно, да и не очень было понятно, что именно издает такой звук, так что он решил встать и посмотреть: авось выйдет поправить. Ведь с того самого дня, что он переехал в этот чудесный домик, ничего похожего вроде не было, так что просто что-то отвалилось наверное…

Но не успел он еще одеться, как свист прекратился. Чудно прекратился: сначала по очереди что-то легонько хлопало, свист становился после хлопка немного тише… зато что-то начинало шипеть. Странно шипеть, будто бы самовар огромный вскипал и начинал плеваться. И с каждым хлопком вскипал еще один неведомый самовар.

В этот славный домик Якова Валериановича привела мечта. Мечта удивительная – не тем, что было в ней нечто несбыточное, а тем, что высказанная с год назад человеку почти незнакомому, она столь замечательно воплотилась. Наталья любила варенье вишневое варить, ну а сам пожилой доктор с удовольствием это варенье употреблял – и, угощая несколько необычного пациента, он и рассказал, что мечтает в старости насадить у дома небольшой вишневый садик, чтобы варенье из собственной ягоды варить. Нет, вишню на рынке продавали неплохую, но ведь куда как приятнее зимой, сидя за самоваром, вспоминать лето и то, как собирал эту вишню, что превратилась в славное варенье, лежащее в розетке на столе.

Ну рассказал и забыл, а мальчик – он запомнил. И в середине весны пригласил уже отошедшего от дел старого врача "на дачу погостить". Вовремя пригласил: улицы давно уже растаяли, но ядреный запах накопившихся за зиму следов транспорта только в самую силу входил. Ну а когда выяснилось, что "дача" эта специально для него, доктора Козицына, и выстроена – отказаться не смог: на большом, как бы не в четверть десятины участке при доме расцветало несколько дюжин вишневых деревьев…