Глеб Кащеев - Живые отражения: Красная королева

Здесь рыжая девчонка с косичками потеряла меч и веру в себя.

Переодеваюсь в кимоно. Оно смотрится на мне еще более нелепо, чем тогда, но это не важно. Выхожу в центр зала и закрываю глаза. Руки вспоминают все сами. Описывают круг в воздухе, ноги встают в стойку. Поворот, уход с линии атаки, толчок. Тело, почувствовав знакомую одежду, вытащило из спинного мозга записанные там движения.

Выхожу из зала, оставляя дверь открытой. Странно, но на мне опять пижама, в которой меня приковали к стене, но я чувствую, что кимоно никуда не делось. Оно теперь всегда со мной. Под кожей.

Еще одна дверь. Темная. За ней наш двор. Качели, на которых сидит, кусает губы и с трудом сдерживает слезы рыжая пятнадцатилетняя дуреха. Парень рядом с ней кричит. У него так мерзко напряжен нос и ощерен рот, что кажется, что он не выплевывает сейчас ей в лицо гадости, а лает, как бешеная собака.

Девочка придет домой и будет рыдать в подушку всю ночь, поверив этим словам. Тому, что она виновата, что проблема в ней и после этого решит, что она неправильная.

Подхожу и наотмашь отвешиваю парню пощечину. Он падает в снег и нелепо смешно моргает от неожиданности. Вскакивает, подхватывает свалившуюся с головы шапку, валяющийся в сугробе рюкзак и бежит прочь. Поворачиваюсь к качелям, но на них уже никого нет. Девушка-жертва исчезла.

Я уже знаю, что меня ждет дальше. Всего две двери. Одна из них старая, кухонная. За ней на меня орет отчим. Рыжая десятиклассница тогда посмела в первый раз накраситься, а точнее, не смыла тайком нанесенный макияж после школы. Подруга иногда давала мне тушь и помаду, и я подкрашивалась перед первым уроком, но всегда тщательно умывалась. А в тот раз решила прийти как есть. Все его слова я хорошо помню.

Встаю перед ним, загораживая плачущую девушку, и смотрю в глаза. В них пламя. Чистая ненависть, которая сожжет его черепную коробку, если он не отведет взгляд. И он смущается. Замолкает и делает шаг назад. Потом еще один. Я выдавливаю его из кухни и своей памяти как пасту из тюбика. Мужчина вжимается в стену и… исчезает. Беру его чашку – эту вечно засаленную фаянсовую гадость в чайных разводах – и кидаю на пол. Всегда ее ненавидела! Это последнее, что могло бы напоминать о его существовании.

Последняя дверь. Стеклянная, офисная. За матовым стеклом ходят какие-то тени. Она легко распахнется – только коснись, но я знаю, что за ней и не хочу открывать. Скорее наоборот. Возвращаюсь, упираюсь в один из книжных шкафов и двигаю его вдоль стены, пока матовое стекло полностью не скрывают полки.

Саша-карьеристка должна исчезнуть. Навсегда.

Мой путь окончен, и что теперь делать я не знаю. Впереди колышется стена тумана. Пытаюсь ощутить натянутую пружину перехода, но ее нет. Словно и не существует никакой несхлопнутой петли. Только сейчас я поняла, что и водоема тут тоже не видела. Как же мне вернуться?

Туман передо мной вполне осязаем. Вначале как густой кисель, но плотнее с каждым сантиметром. Через него не пройти – меня все время отталкивает назад. Мягко, но настойчиво.

Я застряла?

Но это же мое пространство. Мои мысли, мои воспоминания. Уж не знаю как, но я действительно внутри своего сознания и уж точно должна уметь управлять этим местом.

Оборачиваюсь, смотрю на коридор и закрываю глаза.

Когда-то в детстве я любила воображать себе дом своей мечты. Светлый, залитый солнцем, с окнами в сад. Прочь эти серые стены. Я оставлю только то, что мне дорого. То, что настоящее. Все остальное – долой.

Открываю глаза. Коридор превратился в просторную гостиную с молочными стенами, темным деревянным теплым полом и высокими просторными окнами. Книжные шкафы на месте – стоят вдоль стен. Даже фотография девочки осталась. Дверь с японскими иероглифами, дверь в детскую, а также еще несколько: в комнату, где шумят за столом друзья, та, в которую пока так и не решилась войти, и большая арка-проем в мастерскую. Всегда мечтала научиться рисовать. Когда-нибудь я заполню ее мольбертом и картинами.

В центре комнаты на низком столике стоит большая чаша. Вода в ней темна и не отражает ничего. Конечно, ведь все вокруг придумано мной. Отражение тоже должна создать сама. Закрываю глаза и вспоминаю свой дом в Праге. Чаша оживает, и теперь как на экране я вижу свою спальню. Незаправленную кровать и черный меч, так и оставшийся лежать на одеяле. Тайную канцелярию он не заинтересовал. Конечно, Казимир скоро приберет его к рукам, но я ему такого удовольствия не доставлю.

Меня толкает ярость. Пробиваю рукой отражение, хватаю меч и выдергиваю его из воды. И ладонь, и оружие мокрые – капли стекают с ножен и падают в чашу. Несколько секунд ошарашено смотрю на оружие, не понимая, что я только что сделала. Наверное, в этом месте возможно все. Возможно, что я могу сбежать отсюда в любое место… но где-то там, в темнице, сейчас висит на цепях Анастасия. Мне нужно вернуться и спасти ее. Представляю, что вижу Насту с темным колпаком на голове. сквозь решетку двери и ныряю.

Сознание возвращалось медленно. Осознала, что лежу на полу. Руки свободны. Голова отчаянно кружилась, и я поняла, что встать быстро не смогу. Сейчас меня заметит охранник и все пропало.

«Поднимайся! – кричу мысленно сама себе, – тебе нужно спасти ее».

Рука сжимает меч. Он словно дает мне энергию. Я сильная. Я все смогу. Ублюдок охранник, обещавший переломать мне ребра, не получит такого удовольствия.

Злость вздергивает меня на ноги лучше, чем разряд тока.

Широкое каменное помещение с кучей решетчатых дверей. Освещение скудное, а в камерах вообще темнота. Кто там сидит отсюда не видно. Небольшой стол, из-за которого медленно, не веря своим глазам, поднимался охранник. Он слишком медленно соображал. Была бы у него реакция побыстрее, мог бы меня опередить.

Глаза тут же выхватили самое главное – ключи у него на поясе. Как это неосмотрительно с точки зрения безопасности!

Рыжая опять была на моем ухе, а в правой руке я действительно сжимала меч!

Потом пойму, как это все получилось.

Охранник уже бежал ко мне, замахиваясь дубинкой. Почему-то я была спокойна, как будто вышла на татами. В зале мое волнение всегда исчезало.

Руки сделали все сами. Не вынимая меч из ножен и действуя им как палкой, отбила удар, сместилась в сторону и засадила рукоятью стражнику в живот.

Тренер всегда говорил, что самая хрупкая косточка – это ключица. Дескать, ее и девушка может сломать, что я и проверила, врезав по ней локтем. Судя по крику боли, получилось. Завершила я свой пируэт, ударив со всей силы ножнами по коленке сбоку. Охранник взвыл и упал на пол. Сорвала у него с пояса связку ключей и отошла подальше.

– Наста! Ты где?

Ее голос раздался из двери напротив. Открыла, зашла внутрь и тут поняла, что я не смогу сломать кандалы. Рубить их мечом было страшно – вдруг тонкое лезвие сломается. На связке не было ни одного маленького ключика, который мог бы подойти для замка наручников.