Леонид Воронар - Межлуние [СИ]

Она не сразу заметила произошедшие изменения и только по интонации определила, что сменился выступающий. Теперь это был чтец инквизиции, зачитывающий приговоры. К тому времени, как он приступил к провозглашению имен, клетки, в которых доставили осужденных, сняли с колес и установили перед трибуной.

С первым же названным чтецом человеком начался очередной этап позорного акта. Подозреваемого в ереси завели в деревянную клетку, заставив встать на колени, и священник тихо спросил его о чем-то. Арестант с готовностью кивнул и отрешенно выслушал обвинение чтеца, пока в соседнюю клетку повели следующего еретика, к которому обратился все тот же священник. Очередь медленно двигалась и вот, оставаясь последней, кто еще не стоял в унизительной позе, дава почувствовала, как ее подняли руки монахов. Мужчины перенесли девушку на себе, подставив мускулистые плечи, и втолкнули в клетку.

— Дочь моя, встань на колени и раскайся, — попросил священник, рассматривающий девушку через прутья.

— Не могу. Мне повредили суставы, — извинилась она, словно обсуждая незначительную мелочь, не стоящую внимания.

Священник не поверил и подозвал монахов, с готовностью приподнявших легкое тело. Они отпустили ее и она тут же, не проронив не звука, упала на бок. Туго связанные в запястьях руки не позволили ей смягчить удар. Уже по неестественному положению вытянутых ног становилось понятно, что она говорила правду. Монах задрал край сан-бенито и тут же отпустил его, обнаружив обезображенные и налившиеся красной опухолью колени. Он посмотрел на священника и отрицательно покачал головой.

— Раскайся в ереси, попроси о прощении, и избавь себя от новых страданий, — искренне жалея даву, сказал он.

— Мне не в чем раскаиваться, — приподнявшись на локтях, ответила Аэрин.

— Дитя мое, облегчи свою ношу, признай вину, — продолжал клирик, тронутый стойкостью девушки.

Он заметил вырванные ногти, как и другие следы пыток, оставившие на ней свой отпечаток, но не сумевшие окончательно уничтожить ее красоту.

— Помолитесь за моих палачей, падре. Может быть, для них еще есть надежда.

— Ради тех, кому не стоит слышать твои крики, одумайся, — прошептал священник.

Девушка перевела взгляд на жаровню, в которой раздували угли, нагревающие еретическое клеймо, а после на сложенные дрова под столбами.

— Не беспокойтесь обо мне, святой отец. Вы сделали все, что могли. Я не держу на вас зла.

Клирик искал подходящие слова, когда его негромко окликнул чтец.

— Пусть твоя смерть будет легкой, — завершил он их разговор и отошел к монахам.

— Несите ее осторожно. Никто не должен видеть переломы, — прозвучал его голос.

Прочистив горло, инквизитор поднял свиток.

— Аэрин из Рода Урбан, вам вменяется…

Сумевшая самостоятельно сесть дава, выпрямилась, не желая встречать приговор распростертой на грязном полу клетки, и как могла, собрала растрепанные волосы. Она осмотрелась и обратила внимание на прочих осужденных. Большинство не одобряло ее выбор, однако были участливые взгляды, и более того — восхищенные.

— …Решением священного трибунала вы приговариваетесь к смерти через сожжение.

Чтец обернулся к черному бархатному балдахину, укрывающему от нестерпимого зноя восседавшую в отдельной ложе духовную элиту, и председатель трибунала священной инквизиции вновь взял слово.

Потребовав тишины у бормочущей толпы, заждавшейся решительных действий со стороны инквизиторов, кардинал-епископ огласил помилование примеренным с Собором и Священными Ликами. Не надеясь узнать о неожиданном решении, Аэрин закономерно не услышала своего имени.

Обратного пути не было. Обреченных отделили от остальных, — а в случае с Аэрин, от нее отвели помилованных, и по одиночке повели к столбам. Где-то вдали послышались раскаты грома, впрочем, не замеченные из-за яростного крика только что клейменного еретика. Столь долго подготавливаемая карательная машина пришла в губительное движение, и никто и ничто уже не остановило бы ее массивные шестерни.

Не нашедший иного выхода, или испугавшийся нестерпимых мучений, приговоренный к казни еретик согласился исповедоваться, и после краткого признания священнику был задушен прямо у столба. Монахи подожгли дрова, и первый приговоренный скрылся в дымном языке огромного костра.

Поглотив очередную жизнь, монструозный механизм требовал следующую, и она была ему незамедлительно предоставлена. Еще один приговоренный к сожжению сдался, едва затеплился огонь и повторил участь предыдущего еретика, отступившегося от своих воззрений в последний момент.

Пламя вершило суд. Возможно, кто-то находил в поступках инквизиции логику, но Аэрин принимала аутодафе за бессмысленную и беспощадную бойню. И не существовало предела для тех, кто нес ответственность за происходящее. Занятые привязыванием к столбу монахи не придавали значения громовым раскатам. Лишь некоторые зрители, бросали озабоченные взгляды на потемневшее с севера небо, надвигающееся на город черной стеной, мерцающей всполохами ветвистых молний. Гроза неумолимо приближалась и в любой момент могла прервать казнь.

Не желающий попасть под ливень и шквалистый ветер Себастьян де Анкарри принял решение сжечь остальных еретиков одновременно, нарушив священный регламент. Без долгих раздумий, монахи схватили оставшихся еретиков. Мгновенно позабыв об аккуратности и соблюдении каких-либо правил, они рвали шнуровку одеяний, чтобы приложить клеймо к оголенной спине. Серия криков прокатилась по Заветной площади.

Грубые руки согнули Аэрин в дугу, и она почувствовала прикосновение раскаленного металла. Не крика, не стона, не бранного слова, не услышала ни одна живая душа. Даже палач, на секунду засомневавшийся в раскаленном металле, держал клеймо дольше положенного. Однако, не смотря на предполагаемую ошибку, на коже девушки все-таки остался нестираемый след.

Из толпы донесся удивленный возглас.

— Ведьма! — Крикнул уверенный в своей правоте, а монахи понесли девушку к предназначавшемуся для нее позорному столбу.

Кожаный ошейник перехватил ее горло, тут же натянувшись и удушая ее, вместо того, чтобы держать, не позволяя упасть. Заметив эту проблему, монахи пропустили еще один ремень под руки давы, прибив его гвоздем с противоположной стороны столба.

С неожиданной громкостью и мощь прогремел взрыв грома, сотрясший небеса и землю. Нависающая над Вилоном косматая тьма, размытая понизу косыми струями, простерлась над головой, и главный инквизитор приказал немедленно зажечь огонь. Растерянный священник, не успевший спросить осужденных в последний раз, не отказались ли они от ошибочных суждений, метался от одного костра к другому, выпрашивая раскаяние. Когда он добрался до места казни Аэрин, пламя охватило нижние поленья, и затушить костер уже не представлялось возможным, равно как и подойти к нему на близкое расстояние.