Леонид Воронар - Межлуние [СИ]

Поскольку дава пока еще не являлась полноправным членом семьи, то ее не пустили вместе с Грандами, оставив терпеливо ожидать приглашения войти в унизительном одиночестве. После аудиенции Маргад не остался вместе с ней и ушел по своим делам, чем обидел и без того расстроенную даву.

Минуты неспешно растягивались, заставляя девушку задуматься о причине, почему она здесь оказалась. Приходящие сюда люди не делились тревогами и благоразумно хранили свои тайны и эмоции, пока личный помощник Дона Норозини не просил их войти. Среди них встречались как самые простые горожане, так и зажиточные сеньоры: одинаково сдерживающие гнев, а иногда слезы. Пришло время, они ушли, и узкий зал приемной давил на последнюю посетительницу всем молчаливым гнетом одиночной камеры.

На секунду показалось, будто кто-то открыл дверь, но это наваждение, иллюзия, вызванная желанием как можно быстрее попасть внутрь, мгновенно рассеялась, как только дава повернула голову. Убедившись, что створки дверей, надежно ограждающие Норозини от остального мира, все еще были заперты, дава спрятала лицо в ладонях.

Она понимала, что Элизабет или Маргад упоминали ее, придерживаясь согласованного с ней плана. Из этого также следовало, что рассказ давы не должен выглядеть выученным наизусть. Поэтому девушка выбрала общий стиль речи, немного отличающиеся от того, который они использовали, изобретая легенду, и додумывая подробности.

Аэрин представляла себе, как входит в дом, который видела в Рогене в одну из поездок и присоединяется к матушке и сестре в большой гостиной. На почетном месте висят портреты деда, Дона Мигеля Диего де Рогена, выступившего на стороне дома Кастилио против коронации Филиппа, и отца, Хуана Мигеля. Их семья не скрывала симпатий к аристократическому дому, проигравшему борьбу за власть, и поэтому отцу пришлось продать фамильное дело и уйти на корабль семьи Вецци. Год назад он умер от лихорадки и цинги в морях Южного Полумесяца…

«Все это не важно…» — прервала себя девушка, качнула головой, вздохнула и потерла виски. «Даже если я назову бриг, на котором он ходил в составе конвоя за пряностями или кофе, найдется тысяча деталей, о которых я совершенно ничего не знаю. Проклятье! Если кому-то захочется найти нестыковки, он обязательно добьется своего!»

— Как это тяжело, — прошептала она, растирая щеки.

У нее уже не было сил повторять про себя все то, что она должна была помнить. Вот уж действительно, Аэрин успела забыть, как утомительно бездействие. Девушка расправила складки скромного черного платья в пол и натянула ткань темного однотонного платка, скрывавшего пряди собранных волос, шею и руки до локтя. О каких-либо украшениях не могло быть и речи.

— Буонджорно. Долго тут сидишь?

Аэрин вздрогнула от неожиданности. Бесшумная походка вампиро могла свести с ума, даже если к тебе приблизилась юная леди, чья светлая туника, покрытая складками пастельно-розового гиматиона, расшитого по краю золотым орнаментом, скрадывала очертания ее фигуры, оставляя любоваться тонкими руками и изящными чертами открытого впечатлениям улыбающегося лица.

— Здравствуй, — дава отвела взгляд: — Не могу сказать точно. Наверное, около часа.

— Как долго! Ты же Аэрин, прилетевшая с Элизабет?

Ее мягкий илинийский акцент мгновенно очаровал даву.

— Да, мне оказали такую честь.

— Как не красиво с нашей стороны! Придется напомнить о тебе.

Подмигнув, она решительно направилась к дверям.

— Прошу, не надо, — простонала Аэрин, не желающая оставлять о себе впечатление нетерпеливой и гордой эспаонки.

— Я не позволю так относиться к своим гостям или я не Велия Норозини!

Девушка с трудом приоткрыла тяжелую дверь, ухватившись за нее двумя руками, и скрылась из вида. Не прошло минуты, как она вернулась, и на пороге возник Франческо, с которым дава уже успела познакомиться.

— Синьорина Аэрин Мендес де Рогена, прошу войти.

Дава поднялась и осторожно приблизилась к нему, теребя край платка.

— Не волнуйся, — заверила ее Велия, — тебя ни в чем не обвиняют.

И подкрепила слова ободряющим объятием.

— Ну, мне надо идти. Еще увидимся!

Опустив голову, и едва дыша, Аэрин шагнула в большую комнату, имевшую еще два выхода в верхние этажи примыкающих башен. Между ними, как раз напротив девушки, располагались конторка, длинный рабочий стол, несущий на себе каменную столешницу и приставленные к нему кресла старого стиля. Остальная мебель несла еще более утилитарный подход. Никаких гобеленов, золоченых подсвечников или картин в массивных рамах, — лишь по периметру покоились обветренные каменные пальцы колонн времен империи Гардин, и на стене над столом, заставляя обратить на себя внимание, застыло барельефное панно, драматически подсвеченное снизу скрытым фонарем. Неизвестные мастера воссоздали в нем, искусно вырезав, символичную сцену торжественной казни Красной Королевы.

В последнюю очередь дава заметила сидящего на стуле с высокой прямой спинкой прародителя Миллениум, изучающего манускрипт. Бледная кожа обтягивала его скулы и зрительно увеличивала белесые ногти на руках, бережно разглаживающих пергамент. Учитывая чрезмерную субтильность, Норозини не выглядел дряхлым старцем — при этом во всем Ая не нашлось бы человека, знавшего точный возраст старшего в семье. В противовес слабому телу, ледяной взгляд имел достаточную силу для подавления воли собеседника.

Дверь скрипнула, захлопнувшись: Франческо остался снаружи, чем испугал Аэрин, не думавшей остаться наедине с прародителем.

Свернув манускрипт и убрав его в деревянный футляр, старик поднял темные бездонные глаза.

— Присаживайся, — донесся до нее строгий голос.

Аэрин повиновалась и с покорным видом прошла до стола.

— Маргад заверил меня, что ты поддерживаешь традиционные ценности.

— Да, это так.

— Расскажи, о ком ты вспоминаешь, когда тебя просят рассказать о семье?

Ожидая ответа, вампиро невозмутимо наблюдал за ней, не торопя ни словом, ни жестом.

Дава задумалась. В памяти вырос зыбкий образ Мелиссы, хватающей за руки и залезающей на чемодан, чтобы повиснуть на шее старшей сестры, когда она возвращалась из поездок. Девушка печально улыбнулась.

— Сестру.

Прародитель едва заметно наклонил голову.

— Разлука тяжелое испытание. Ты бы хотела навещать мать?

— Да, — Аэрин запнулась, не ожидая такого предложения, — я понимаю, как это сложно.

— Мы подумаем над этим. Семья самое ценное, что нам дано.

Он положил ладони на стол, и Аэрин услышала странный шорох, напоминающий перешептывания призраков на кладбище, бесконечно повторяемые бесплодным эхом гробницы. Приглядевшись к столешнице, она заметила продольные линии, которые разделяли ее по всей длине. Проследив череду жизненных струй, навеки застывших в холодной плите, дава судорожно сглотнула, опознав окаменевший слэб. Весь этот стол был одним большим Каф! Пораженная открытием, она замерла, оцепенев. Если Дон Анзиано узнает ее происхождение, то будет вынужден убить даву, несомненно, раскрывшую его тайну.