Леонид Воронар - Межлуние [СИ]

Об их хулиганской выходке, когда Аэрин было не больше четырнадцати лет, в то время знал весь вилонский Ковен. Ей тогда крепко влетело от Марии.

Род Видьи был известен своими традициями и гостеприимством далеко за пределами Вэда, а рядом с ней жили ведьмы из Куиркус и Таксодиум — ветвей Фагус. Давы поддерживали отношения с родом Полис и его ветвью Урбан. Как говорят в Каристоле: переплелись корнями, и поэтому навещали друг друга до тех пор, пока тень от Купола не покрыла Вилон. Перед своей помолвкой Видья даже прожила там около года.

— Позволь… прими наши соболезнования. Мы объявили траур, когда узнали. Я так рада, что ты спаслась!

Сестры снова обнялись.

— Моя родная… — Все что смогла сказать Аэрин перед тем, как у нее сдавило горло, и она почувствовала горький привкус на языке.

Она отвернулась к огню, пытаясь сдержать эмоции.

— Я хочу обратиться к Ковену. Кто сейчас принимает?

— Махаши из Маболо. Я провожу тебя к ней.

— Грасьяс. — Аэрин смахнула набежавшую слезу и попыталась не испытывать жалость к самой себе. — Только сначала навещу могилу Бриджиды.

Как и все давы, она помнила, от кого шел ее род, и чтила традиции.

— Как скажешь. — Видья выдержала паузу, прежде чем спросить. — Идем к столу?

Она согласилась, не смотря на отсутствие аппетита, и позволила отвести себя на кухню. Хозяйка взмахнула рукой, прикоснувшись к столешнице, и по комнате прошла волна алого света, от которого зажглись свечи, и в животе потеплело как после выпитого бокала вина.

— Аэрин, будь как дома, — предложила Видья.

Они взялись за руки, вспоминая былые дни, и долго стояли, прислушиваясь к треску огня в камине.

Рослый прислужник протянул запечатанный тубус Аарону, с окаменевшим лицом смотрящему куда-то сквозь вошедшего.

— Что это?

— Послание. Печать Сагро.

— Сделай два шага назад и открой, — последовал суровый приказ.

За отсутствием альтернативы, прислужник отступил на указанное расстояние и аккуратно вскрыл тубус, внутри которого оказалась свернутая в трубку бумага и странное кольцо из нефрита.

— Можешь идти.

Дон Парадис поднес к зажженным свечам письмо и перечитал его несколько раз.

— Вот как… Выжил на зло всем, — пробормотал Аарон.

Он сполз в кресло и, запрокинув голову, принялся вращать в пальцах кольцо. Ему было от чего потерять спокойствие. Дон Сагро, приходящийся дедом Эмире Трейн, напомнил ему о старом предательстве — отравлении его отца, Леона Касти. В доказательство прикладывался список лиц, имеющих отношение к этому преступлению и кольцо, подаренное Норозини прислужнице, выдавшей семейную тайну. Конечно, Джозеф Трейн мог попытаться посеять раздор между союзниками, однако его слова легко проверялись. Переписав имена указанных в письме лиц, он позвал все того же прислужника и распорядился найти и допросить изменников Парадис.

Что дальше? Заговор против Норозини, как того и хочет вампиро, много лет носящий прозвище Войлем? Оно так долго использовалось, что некоторые забыли его настоящее имя. Оставаясь в тени, истинный глава Сагро прикрывался Эмирой и плел интриги против Миллениум. Какова хитрость, и сколь велико коварство! Точить нож в шаге от победы, чтобы захватить себе все совместно достигнутое!

Аарон осознавал, что у него не было выбора. Если все так, как описал старый Трейн, то ему следует мстить тому, кого он с малых лет воспринимал как мудрого наставника. Впрочем, еще была надежда, что и сам Джозеф уже мертв, а тот, кто составил письмо, прикрывался громким именем. Кто, если не сам Анзиано, мог бы испытать его таким способом?

Схватив перо, Дон Парадис написал ответ, с требованием публично объявить себя живым и занять положенное по праву место. «Без сего, не имею возможности поддерживать Вас и участвовать в совместных действиях» — Дописал он в конце и запечатал конверт. Даже перехвати посланника, эта строчка не усугубит того положения, в котором он оказался совместно с Патрицио.

— Входи, мой друг, — приветствовал его Дон Пьерто.

Зал, в котором он разместился, был еще темнее, чем у Аарона. Заняв крипту заброшенной церкви, два вампиро превратили ее в полевой штаб, куда стекались все донесения от отрядов прислужников.

— Какова обстановка? — Не питая иллюзий спросил Аарон.

— Правда режет лучше иного клинка, — был ответ.

Дон Сиццио показал точку на карте, где был начертан перекресток дорог.

— Норозини отбил подъездную дорогу и одновременно с этим его фланг прорвал нашу позицию у реки. Резерв не отвечает на приказ вступить в бой, и, по-видимому, перешел на сторону врага. Что мне добавить, мой друг? Разве, вот это!

Аарон принял раскрытое письмо.

— Энрике отозвал наемников, — глухо подытожил он. — И как пишет, — синьорам Парадис и Сиццио. Сэкономил на чернилах и сургуче.

— Мы разбиты и скоро будем окружены, мой друг. Так-то!

Аарон вернул письмо, хоть в том и не было никакой необходимости.

— Теперь я могу говорить откровенно. Да, мне хочется признаться другу, бывшему со мной до последнего, перед смертью, что я вступил на путь противостояния, польстившись на деньги Протектората. Мы оба знаем. Норозини писал и тебе, что спасти семьи можно через признание поражения и отказа от притязаний на его положение и власть Броно. Простит ли он меня, если выступает от всей Илинии? Нет, мой друг! У меня нет иного пути.

Он встал и привел в порядок секретер, аккуратно поместив в него все бумаги.

— И что вы собрались делать?

— Прорыв рискован пленом. Я не страшусь безлуния, но оно примет меня тогда, и так, как того пожелаю.

— Вы с ума сошли, — спокойно заметил Аарон.

— Быть может. Я просил бы оказать мне честь, однако не хочу забрызгать вас своею кровью.

— И даже не хранили яд?

— Яд? Для крыс и вероломных банкиров. Принимать яд самому отвратительное малодушие! Я уйду так, что никто не скажет обо мне и порочного слова. Что до вас, Аарон, вы сами решите, как вам поступать.

Он позвал прислужника своей семьи и тот, выслушав Дона, не сразу согласился с отведенной ему ролью. Впрочем, мощный голос Патрицио надломил его волю, как уже бывало ранее с другими людьми, пытавшимися спорить с главой Сиццио.

Аарон поднялся на поверхность, чтобы отдать дань уважения верному союзнику и гордому вампиро.

Дон Пьерто опустился на колени, подставив шею, а прислужник, обнажив клинок, приставил острие кинжала под выпирающий позвонок своего синьора и ожидал приказа.

Не смотря на притихшую природу, в эти мгновения все вокруг было наполнено жизнью. В растрепанной листве опушки гуляло пение птиц, над покачивающимися полевыми цветами и высокой травой витали темные точки насекомых, и ветер свистел в развалинах церкви, играя плащом прислужника, готового выполнить свой долг. Патрицио сжал в кулаке горсть илинийской земли, в последний раз посмотрел на небо, которое он больше не увидит, и закрыл глаза.