Олег Языков - Псион клана Росс

— А вот и они! Нам, Сергей, невиданно повезло. Раз — и наткнулись на «Какашкину лысину»! Это так грибы называются: «Строфария говняная». На гуано они растут. Корзину давай! — честно выпучив глаза пояснил мне радостный Пал Ильич, быстро срезая небольшие грибочки с остроконечной коричневой шляпкой.

Я с сомнением покрутил головой, протягивая краеведу свою тяжёлую корзинку. Ну и названьице! Я настойку на таком чудесном грибе точно пить не буду! Искин на крейсере всяко лучше настоечку мне соорудит.

Выплывал я из окружающего меня прохладного жемчужного молока медленно, но верно. Как упрямо идущий вверх, к солнцу, воздушный шар. Это мне что-то напомнило, уже виденное и знакомое. Такая картинка была по телевизору, я помню, смотрел недавно. Какой-то японский фильм по «Discovery», как мне кажется. Там, из глубины пруда, медленно выплывала к поверхности тёмной воды здоровенная красно-золотая рыбина. На рыбу-телескоп немного похожа, я ещё тогда удивился. Рыба-телескоп ведь маленькая, аквариумная, а этот упитанный балык плавучий больше камчатской горбуши будет. Запомнился пристальный, лучше сказать приставучий взгляд огромных глаз, широко разнесённых по сторонам золотой рыбьей морды, настойчиво и беззвучно что-то шепчущей толстыми белесыми губами.

Дали звук… В ушах невнятно, издалека, зазвучала какая-то тоскливая, безнадёжная песня. Дрогнув, открылись веки. Жемчужный свет вокруг меня потерял свои волшебные оттенки и медленно превратился просто в бело-серый. Цвет побелки потолка. Или его тут водоэмульсионкой крыли? Так, уже легче… Это обычный потолок. Вон висит большой плафон. Недорогой, бюджетный. Такие были у нас в офицерском Дворце культуры моряков. Значит, должны быть и стены. Я с трудом повёл глазами. Стены были на месте. Более того, мне просто несказанно повезло. Напротив, только глаза немного скосить, высоко, почти под потолком, на кронштейне висела сорокадюймовая самсунговская панель. У нас дома была такая же, только в сорок девять дюймов. На чёрно-белом экране толпа плохо и бедно одетых пацанов, явно беспризорников, тоскливо выводила:

…Вот умру я, умру я,

Похоронют меня-я-я.

И никто не узнает,

Где могилка моя-я…

Не знаю, что со мной произошло, наверное, слова «я умру» сработали как триггер, что-то напомнили и надломили в душе, но рот сам по себе перекосился, а из глаз медленно полились слёзы. Они катились к ушам, там отрывались и падали на подушку. Шее стало мокро и неприятно. Надо мною медленно склонился тёмный силуэт, свет падал на него сзади.

— Что это? — еле сдерживаясь, прошептал я.

— А хрен его знает, — колыхнулся силуэт. — Сейчас посмотрю.

Он отвернулся, чем-то зашуршал, а потом довольным голосом доложил.

— 12.20, любимый всеми свердловчанами канал ОТВ, по заявкам сельских тружеников и в честь чего-то там… Первый советский звуковой художественный фильм ажник тыща девятьсот тридцать первого года! «Путёвка в жизнь» называется, во как, малой! А ты уже совсем оклемался? Болит что? У тебя глаза на мокром месте.

— Да, похоже, оклемался… Нет, не болит, просто глаза от яркого света слезятся. «Путёвка в жизнь», значит? Ну, раз мне её выписали, тогда непременно и обязательно будем жить… Долго и счастливо!

После такого жизнеутверждающего заявления, прикрыл иллюминаторы и притворился медведем в берлоге. Не помогло. В уши сразу же полился высокий визг, а в глазах полыхнуло красным. Пал Ильич, сука! Его проделки!

Но тут меня осторожно потрясли за плечо. Я открыл просохшие глаза и уставился на средних лет человека в белом халате, сидящего на стуле у изголовья моей койки. За ним стояла молодая медсестра с бумагами в руках.

— Как вы себя чувствуете, молодой человек? — доверительно улыбаясь, спросил врач.

— Ничего, — пришлось дать исчерпывающую, но осторожную оценку своего состояния. — Как любит говорить дед Егор: «Хуже, чем вчера, но явно лучше, чем будет завтра»!

— Ха-ха-ха, слышишь, Дуня? Диагноз и прогноз в одном флаконе! Кто такой дед Егор, молодой человек? — с любопытством поинтересовался врач.

— Дед Егор мой квартирный хозяин. Но это сейчас абсолютно неважно. Что со мной? И где я?

— С вами, уже можно так сказать, ничего серьёзного не случилось. Видимо, был тепловой удар, перегрелись вы в парной, молодой человек. Это было бы опасно, но не для вас. Здоровое сердце, идеальное давление, молодость, крепкий организм. Для вас всё обошлось только довольно длительной потерей сознания. Сейчас вы в Ирбите, в больнице. Что ещё? — и он как попугай склонил голову набок. — Предваряя ваш вопрос, скажу сразу — долго держать вас здесь я не намерен. Завтра до обеда осмотр, после обеда — выписка. Да, звонили из горвоенкомата, просили предупредить вас, что к выписке они заедут и отвезут вас домой, к деду Егору, в Верхние Косари. У вас кто-то знакомый в военкомате?

— У отца, — скупо поделился я. — А у деда Егора… дома… все в порядке?

— А я и не знаю, молодой человек, — безразлично пожал врач плечами. — Это вне пределов моих медицинских знаний. С этим больным всё, Дуняша. Пошли к следующим. А с вами я прощаюсь до завтра, юноша!

— Спасибо вам, доктор! — вежливо ответил я и прикрыл глаза. Сон — лучшее лекарство! Пусть я здоров, но хуже ведь не будет?

Часов в пять вечера следующего дня военный «УАЗик» домчал меня до большого бревенчатого дома моих стариков-домохозяев. Дом стоял на месте, баня тоже. Ффух-х, вроде бы отлегло малость… Встретила меня кудахтающая и мечущаяся вокруг меня наседкой баба Маня. Деда Егора не было, а Пал Ильич ещё был в школе. Я постарался побыстрее убедить бабу Маню, что хоронить меня несколько преждевременно, и сразу смылся в баню. Там я увидел выгоревшие до чёрного угля стены из бруса, пустую, разошедшуюся клёпками кадку с остатками прутьев от веников и бессильно рухнул на обожженный полок.

Я вспомнил всё. Вспомнил, и мне сразу стало безумно стыдно.

После нашей с колдуном эпопеи по поиску какашечных грибочков, события понеслись галопом. Как сказал дед Егор: «Началось в колхозе утро — понеслась пи… по граблям»! Дед был известным матерщинником и резал правду прямо в матку. Невзирая на дедовы филологические закидоны, Пал Ильич был крайне доволен находкой. По его словам, найденная нами «Stropharia coprophila» была очень ценным призом и обещала исследователю-экспериментару — мне, то есть, — целый букет новых ощущений, ворох новых навыков, широко открытые глаза и новое видение мира. А в конечном итоге — его расширенное восприятие и понимание.

…я провёл по почёрневшей стенке парилки рукой. За ней, к моему удивлению, потянулась полоса светлого в банной полумгле и чистого дерева. Даже запахло приятным, немного вяжущим ароматом свежего бруса…