Олег Леконцев - Шаг в триста лет в прошлое

Сначала трактиры Дмитрия были единственными и он вовсю снимал сливок за счет, прежде всего, количества. Но потом появились конкуренты, чуть ли не по указанию царя. И хотя цены здесь были немного выше, часть потребителей из трактиров Дмитрия все равно уходила.

С этим приходилось мириться, но не забывать. Хорошо просоленные дешевой солью блюда будут дополнительным условием дальнейшего существования трактиров.

Но по настоящему он закрыл «солевой вопрос» только в конце лета, когда уже в Санкт-Петербург приехала Даша и актуально прозвучала тема их свадьбы.

Закрыл он, если и не громко, то очень эффективно. Специально пригласил Петра на свой рынок. К тому времени ему перестали нравиться городские рынки и он выклянчил-выбил у царя открыть на своей земле собственный рынок под своим контролем. Его люди – крестьяне и ремесленники – производили большой объем продукции и он не понимал, почему он должен отдавать это важное, пусть и трудоемкое, и, господа, прибыльное дело.

Петр, разумеется, был не дурак, и Дмитрию пришлось не только клятвенно обещать три НЕ: не врать, не утаивать прибыли и не прятать продукцию, продавая в вне города, но и выполнить условие: царь поставил трех приставов, имеющих право влазить в всякие мелочи рыночного хозяйства, но не имеющих право как-либо вмешиваться. И, что особенно понравилось Петру, со всех продавцов согласно данным приставов, в совокупности выводилась единая сумма пошлин, которые барин немедленно платил государство, а уже потом потихоньку возвращал себе с продавцов.

Такая щедрость Дмитрия была вызвана тем, что помимо государственного налога, с продавцов брали много других повинностей, полузаконных и совсем незаконных. Большую часть Дмитрий закрыл, но часть оставил, и теперь они составляли его чистую прибыль.

Проще говоря, денег Дмитрий брал куда больше, чем платил государству и этого было достаточно, чтобы он вцепился в рыночную тему.

Но, главное, через рынок он осуществлял контроль ремесленной и сельскохозяйственной продукции. Рыночный принцип: если продукция излишне дешева, скупать ее на свои склады, слишком дорога – наоборот, продавать. Покупателям тоже выгодно: во-первых, разнообразие, во-вторых, умеренная рыночная цена. Ну а если есть где цена дешевле, то пожалуйста, мы не запрещаем, покупайте там!

Вот на такой рынок привел Дмитрий царя. Обозрев рынок, Петр обиженно засопел. Сразу увидел, тут всего было больше – товаров, продавцов, покупателей. И, конечно, денег.

– Рыночные повинности все оплачиваются? – спросил он, естественно, не Дмитрия, а старшего пристава Николая Пщинцина.

Николая по обычаю того времени, частично купили, частично припугнули и Дмитрий был за него спокоен. Если что, ему было обещано, «посодействовать» отправку его в кузницу или на лесопилку. Работу не только более тяжелую и страшную, но и менее оплачиваемую.

И старший пристав не подвел. Он ни на мгновение не задумался, уверенно кивнул, а затем объявил, что все отчетности им присылаются.

– Смотри, государь, что я тебя вел-то, – Дмитрий торжествующе показал рукой. Про повинности он сознательно не говорил, зато про рынок мог рассказывать часами.

Петр посмотрел, забыл о своих вопросах. На досочке, прямо на траве, в небольших берестяных емкостях была рассыпана соль. Белая, мелкая, так и просящая в рот. Привознаяже издалека на этот раз была серая, чтобы как можно дешевле.

Петр, по своей монаршей привычке никого не спрашивать, схватил щепотку соли-, бросил в рот. Дал оценку:

– Вкусно, черт побери.

Это был уровень воспитания той эпохи. Что царь, что крестьянин или горожанин, лезли в кринки или берестяный стакан, не раздумывая. И ничего, что руки грязные, все в бактериях и микробах.

Продавщица – ядреная молодая баба, поставленная самолично Дмитрием, тоже ничего в этом не увидела, только мило улыбнулась. Улыбка ей очень подошла.

Петр задал следующий вопрос:

– Почем?

Ответ для царя был не вдохновляющим:

– Четыре гривенника.

Получалось, даже дороже, чем привозная. Красивая и дорогая, – в глазах царя вырисовывался вывод: – проще все же брать серую.

Дмитрий не выдержал и зло закричал:

– Варька, кобылья дочь, я тебя как учил отвечать!

– Ай, – попыталась разжалобить барина проштрафившая баба. Помня, что еще красива и пригожа, построила ему глазки, жалобно сказала:

– Все же и так спрашивают в пудах. Что ж повторятся?

– Пуд – сорок копеек? – Петр, наконец, обрадовался, он-то как раз спрашивал в фунтах, оттого и не утешился. Довольно повернулся к Дмитрию, – довел-таки солевое производство до массового объема. Многие не верили. Я, честно говоря, тоже. А ты вон как, молодец!

Он фыркнул и вспомнил, что и в ХVIII веке есть такая азартная девка Фортуна и она иногда может щедро тебе улыбнуться. Просто так, от нечего делать или от того, что ты просто есть на белом свете и ей надо куда-то воткнуть свой взгляд, вот она и смотрит в тебя.

И тебе не надо веньгатся царю, надоедая ему коленопреклоненными мольбами в опасении разозлить монарха, не раздумывать в поиске хитромудрого замысла, как вытащить у жизни несколько медных грошиков, именуемых здесь полушками.

Хотя, конечно, может его французский собеседник, которого Дмитрий буквально на днях вытащил за шиворот из глубокой и грязной лужи жизни, посчитал бы, что именно ему Фортуна так щедро улыбнулась. Ну пусть, судя по финансовым прерогативам и моральному удовлетворению, он, как минимум, не проиграл.

В этот очередной рабочий день, как всегда, забитый заботами и трудами, он был очень занят, и ему было очень некогда. И не важно, какой день – жаркий летний, или морозный зимний. И век какой – ХVIII ХХI. Главное, что вы встретились.

Проскакивая на своем привычном злом жеребце (поберегись, зашибу!) через бурлящие людьми петербургские улицы по своим многочисленным делам, он в который раз видел смирено стоящего у закрытой двери его конторы невысокого человека в черно-коричневой одежде. Зачем? Служащие сего заведения были разогнаны лично им по срочным финансовым заботам и сегодня с ними вряд ли кто-то встретится. Даже если ему очень захочется, и он встанет на колени или начнет надоедать горячими мольбами у первых встречных.

Ай, очередной проситель. Тут часто просят – деньги, хлеб, привилегии, просто ласки, как будто он государство и ему это очень нравится.

И нет, он не черств или груб. Просто, хочешь ты или нет, но тебя на всех не хватит. Людей резко и насильственно перевезли сюда и они, шокированные на новые окрестности и огромным кругом работы (очень тяжелой и очень малооплачиваемой), только и могли, что жаловаться и даже стонать. Кричать и отбиваться сейчас могут немногие. Только стенать и хватать за руки. А ему в первую очередь было очень некогда!