Джон Шеттлер - Киров

— Но прежде, чем дело дойдет до столь серьезного решения, мы должны будем очень хорошо подумать. Многое нужно спланировать и рассмотреть. Капитан высказал интересное мнение, что разумное и взвешенное применение силы в нужное время в нужном месте может сделать мир лучшим для нашей страны, если мы все же решим попытаться. Тем не менее, объектом подобных действий будут англичане и, возможно, американцы. Большая часть немецкой армии сейчас находится глубоко на территории России. У нас есть только десять крылатых ракет, способных достать их, и только при пуске из Балтийского моря. Я не думаю, что мы направимся туда. Да и какое влияние мы можем оказать? Это будет как стрельба из пушки по воробьям. Мы не сможем легко переломить ситуацию на фронте. И мы ни в коем случае не станем воевать за Сталина. Кто будет воевать за него, зная о нем все, что знаем мы? Но Россия останется после того, как он уйдет, и останется еще как минимум семьдесят лет, даже если никто из нас не сможет увидеть ее снова.

Воцарилось молчание. Все выглядели опустошенными и погруженными в свои мысли – о доме, о подругах, женах, матерях и детях, которых они уже никогда не увидят. Сколько они смогут продержаться? Сколько боли им придется перенести прежде, чем все это каким-либо образом закончиться? Кто из них переживет этот год? А следующий? Эти мысли не давали им покоя. Это была симфония вопросов, не имеющих ответа, не имеющая конца.

Все они, казалось, разделяли эту toska вместе, но только Карпов не пил их этой чаши. У него не было дома, о котором он мог горевать. Он оставил все, и собственную жизнь и скрипучую систему, сложившуюся в России во время второй «Великой депрессии» начала 21-го века. В некотором смысле он ощущал себя кораблем, который долго ржавел в гавани, но который вдруг унесло в бушующее море. Все швартовы были обрезаны, все якоря потеряны, оставалось лишь море вокруг. Море, которое казалось хорошо знакомым, хотя было одной сплошной неизвестностью.

Пока остальные маялись в тоске и ностальгии, Карпов думал о другом. Он долго карабкался по системе, оставшейся в старом мире, и привык изучать каждый закоулок. Словно домовая мышь, он всегда знал, где найти хлебные крошки на полу, и где найти сыр. Всего этого больше не было, и от этого ему было не по себе, но страх затмила перспектива, замаячившая в море теней, которым было их ближайшее будущее. Но за этими тенями таились и возможности.

Начав думать об этом просто, чтобы заглушить щемящее грудь ощущение страха, капитан вскоре заметил, что его разум занят проработкой ситуации. Англичане заметили их, и, как бы ему ни было противно это признавать, Федоров был прав. Вскоре они отправят свои силы на охоту на них. Карпов уже раздумывал, что предпримет в свете этого, когда адмирал повел дальше..

— С другой стороны, — сказал Вольский. — Мы военный боевой корабль, и у нас есть сила, чтобы существенно повлиять на ход войны в Атлантике, если мы решим сделать это. Но мы должны думать не спеша, как верно заметил доктор. Должны ли мы вступать в бой? На чьей стороне? Чего мы намерены добиться? Мы должны для начала сделать передышку и подумать обо всем этом. Мы могли бы остаться здесь, в холодных арктических морях. Нам не придется долго идти куда-либо, и мы достаточно быстры, чтобы уйти от всего, что может попытаться догнать нас.

— Но здесь будет не так много места для маневров, — сказал Карпов, сосредотачиваясь на их затруднительном с тактической точки зрения положении. — Соблазн вернуться в Североморск будет слишком велик, особенно когда через несколько месяцев наступит зима. Это будет слишком жестокое место для жизни и сражений.

— Тогда нам придется прорываться в Атлантический океан, — сказал адмирал. — Если мы сделаем это, мы направимся на юг. Сообщения только достигли британского адмиралтейства, как полагает Федоров. Значит, мы находимся в выигрышной позиции для прохода Датского пролива. Я думаю, будет лучше всего направиться дальше в Атлантический океан. С нашим знанием истории мы смогли бы некоторое время оставаться на шаг вперед противника. Я не думаю, что нас ожидает судьба «Бисмарка», который был выслежен и уничтожен всего за несколько дней. В конечном счете, мы могли бы выйти в южную часть Атлантического океана и направиться вокруг Мыса Доброй Надежды в Индийский. Эти воды менее судоходны, а следовательно, менее опасны. Возможно, мы могли бы найти маленький остров, о которым говорил доктор Золкин. У нас неограниченный запас хода на реакторах, но нам ведь нужно и самим что-то есть, верно? На борту имеется тридцатидневный запас продуктов [61] Автономность крейсеров проекта 1144 составляет 60 суток , но в конечном итоге нам придется пристать к какому-либо берегу, чтобы пополнить запасы, хотя я, конечно, не считаю, что мы сможем зайти в любой порт. Однако, давайте решать проблемы по мере их поступления. Направляемся через Датский пролив в Северную Атлантику. Я устал от этой холодной серости.

— Вы предлагаете превратить корабль в обычный рейдер? Или, что еще хуже, просто сбежать в Индийский океан? — Карпов постучал ногтем по столу, как всегда было, когда он был в настроении отстаивать свою точку зрения.

— Я бы не стал недооценивать влияния рейдера, ведущего охоту за конвоями, — сказал Федоров. — Предположим, что мы все же решили выступить против англичан. Немцы провели несколько очень удачных операций. Не каждый немецкий корабль разделил судьбу «Бисмарка». «Адмирал Шеер» потопил транспортов на 100 000 тонн и благополучно вернулся в дружественный порт. «Шарнхорст» и «Гнейзенау» отлично действовали в паре. Можно упомянуть и рейдер «Атлантис», и вооруженное торговое судно «Пингвин» – все они провели выдающиеся операции.

— Да, и ни один из них ничего не дал в долгосрочной перспективе, — ответил Карпов. — Мы могли бы выйти в Атлантический океан и стать не более, чем камнем, брошенным в горную реку. Они просто отведут конвои севернее и южнее от нас. И даже если мы попытается преследовать их, мы сможем потопить не более шестидесяти транспортных кораблей прежде, чем у нас закончатся ракеты. Но даже если мы потопим еще сотню кораблей огнем орудий, мы все равно не окажем особого влияния на ход войны. У нас нет дружественной базы, в которую мы могли бы уйти и пополнить боекомплект. Все подводные лодки Германии в конечном итоге не дали никакого результата, хотя они потопили значительно больше ста кораблей, верно?

— Вы правы, товарищ капитан. Подводные лодки потопили около 2 800 судов, что составляет семьдесят процентов от всех потерь кораблей Союзников в войне.

— И чего они достигли? Нет. Если мы хотим оказать реальное влияние на события, мы должны найти случай, когда сильные мира сего начнут боятся и уважать нас настолько, что окажутся готовы пойти на переговоры.