Арх Максим - Золотая осень 1977

— Хм… Электрогитар? Ты что Эдуард! Какие могут быть электрогитары в филармонии. Откуда твоя уборщица вообще знает, как они выглядят — то? Ей же наверно уже лет сто — не меньше.

— Знает она как гитары выглядят. Она сама зашла в зал и увидела, как от гитар тянуться провода, а из колонок доносятся мерзкие звуки рока!

— Чего?

— Рока!

— Какого рока? — обмирая задал вопрос директор.

— Западного рока.

— Не может быть!

— Может! — безапелляционно заявил заместитель.

— Слушай, Эдик. А откуда твоя старая карга знает про западный рок, если об этом не знаю даже я?!

— Слышала она такую музыку. У неё под окном постоянно шалопаи магнитофон включают с этим самым роком. Она уже не раз милицию вызывала, но те задержат лодырей, а потом отпускают.

— Ты — то откуда знаешь?

— Не сомневайтесь знаю. Авдотья рассказывала.

У директора произошёл когнитивный диссонанс. Он никак не мог в это поверить. Чтобы Аркадий, ярый поборник классической музыки, Аркадий, который на собраниях отметал любые нововведения как вредящие классическому искусству, мог позволить у себя в оркестре электрогитары с «хипующей» молодёжью… нет, это совершенно невозможно. Это совершенно не укладывалось в голове директора, и он попробовал уточнить:

— А она не выпивает случаем? Может пьяная?

— Она в завязке. Не пьёт уже больше года. Говорю вам слышала она.

— Может у неё белая горячка? — озвучил Семён Матвеевич очередную версию. — Может с ума сошла, вот и мерещится всякое?

— Да, что гадать — то. Давайте сходим и сами всё увидим. Они ведь прямо сейчас сцену оскверняют своими гитарами.

Как не хотелось Семён Матвеевичу послать всё к «едрене — фене», но информация, которую только что сообщил ему заместитель требовала немедленной проверки, потому как рок сам по себе в СССР запрещён и уж тем более в консерватории и подавно.

Заместитель.

В принципе он мог бы разобраться с ситуацией сам. Для этого у него вполне хватило бы полномочий, но ему было нужно вытянуть из этой «ЧС» по максимуму, потому как это зазнавшийся дирижёр у Эдуарда Иосифовича уже сидел в «печёнке» и порядком надоел своими капризами.

И это ему не так, и это ему не «сяк» … То уже почти утверждённый репертуар ему не нравиться, то музыканты, которые приходят играть его не устраивают, то просит этих самых музыкантов добавить в оркестр, то поменять на других… одним словом не человек, а сплошной геморрой.

С тем, что некоторые музыканты действительно прогуливают репетиции или же не соответствуют уровню игры заместитель директора, прекрасно знал и все эти неурядицы были бы лишь элементами повседневной работы, но уволенные музыканты повадились писать в разные инстанции о несправедливом, по их мнению, увольнении. Естественно в филармонию звонили из разных учреждений, вплоть до министерства культуры СССР реагируя на жалобы трудящихся. Также естественно, что все шишки валились на заместителя директора, который не сумел правильно наладить работу в коллективе.

Что характерно, так это то, что из всех дирижёров жаловался только этот. Остальные хоть и были недовольны, но молчали и терпели, не требуя увольнять музыкантов за каждый загул или прогул, понимая, что народ этот сложный, творческий и склонный к всевозможным экспромтам. Понимали и могли войти в положение все, кроме этого упёртого, но известного и талантливого Аркадия Львовича.

А посему, заместитель давно и очень страстно капал на мозги директору о любом проколе со стороны дирижёра, с целью в конце концов дискредитировать того и уволить из филармонии «к чёртовой бабушке», так как это, по его мнению, было бы намного проще, чем регулярно отвечать на жалобы изгнанных музыкантов.

И вот, по всей видимости, этот благодатный момент настал, дирижёр подставился. Причём подставился сам и подставился по — крупному. Тут уже выговором не отделаешься. Шутка ли — рок в Московской филармонии?! «Волосатики» с электрогитарами на сцене Малого зала в центре Москвы! Да это уже даже и не увольнение!.. Это скорее всего уголовное преступление! Это скорее всего статья!

Малый концертный зал.

Когда директор с заместителем вошли в здание и в сопровождении бдительной вахтёрши Авдотьи, которая ради такого дела «забила большой болт» на исполнение своих служебных обязанностей, подошли к концертному залу, то услышали неподобающие данному заведению звуки. Сомнений не было — это электрогитары.

— Вот видите! Видите?! Это гитары играют! Я же вам говорила! — сказала своё веское «рэ» уборщица. — Я уж знаю, как они эти гитары звучат. Жизни от них нет. Всю ночь под окном орут…

— Видим! — сказал Семён Матвеевич и только открыл дверь в зал, как практически вся музыка затихла. Остались только звуки, которые играли пианист и скрипачка.

«Эх Аркадий! Не жилось тебе спокойно! Не можешь ты жить спокойно! Или не хочешь ты этого!.. Дурная голова твоя «садовая». Вот и хлебнёшь теперь горя полной мерой. И даже я тебе теперь ничем помочь не смогу… Эх ты… горе дирижёр…» — сочувственно подумал директор, решительно направляясь через стоящий в зале полумрак к сцене.

В том, что зал был затемнён не было ничего удивительного, но вот то, что была затемнена и сцена, которую освещал лишь один прожектор, вот это директору было действительно странно наблюдать.

«Как музыканты в темноте ноты — то увидят? Совсем, наверное, Аркадий на экономии электричества тронулся. Конечно на общем собрании проводилась беседа с коллективом филармонии о экономии света и воды, но не до такой же степени. Ведь ничего не видно. Один прожектор только какого — то пианиста освещает. Уж не сына ли своего он таким образом хочет выделить? Ну да… по всей видимости так оно и есть,» — раздумывал директор подходя к сцене, а вслух спросил:

— Ничего не понял. Чего они в темноте — то?

— Скрываются, — незамедлительно ответил заместитель.

— Зачем?

— Думают так мы их не заметим. Видите, вон, справа от рояля стоят двое с гитарами?

— Не вижу, — честно признался директор. — Ничего не видно.

— Смотрите Семён Матвеевич, весь оркестр в потёмках играет, а своего сына и любовницу он осветил! — словно прочитав мысли начальства сделал вывод заместитель.

— С чего ты взял, что это любовница?

— А кто ж ещё? Любовница, не сомневайтесь.

— Не мели чушь Эдик. Нет у него любовницы, — сказал директор подойдя к первому ряду.

В этот момент пианист со скрипачкой закончили играть и над всей сценой зажегся свет. Когда глаза привыкли директор увидел двух волосатиков с гитарами, причём один из них, в чьих руках была бас гитара, явно являлся школьником.

То, что на сцене концертного зала играют на электрогитарах без сомнения являлось актом кощунства, но вот то, что к этому привлекли ещё и несовершеннолетнего, являлось уже чем — то белее худшим и наверняка преступным.