Игорь Кулаков - Форк 1941 [СИ]

У академика Иоффе мысли о том, что «компьютеры и сведения для товарищей военных» – это далеко не всё, что можно получить из факта путешествия во времени, появились сразу, как только он проникся первыми «рассказами о будущем» из уст попаданца.

Но загруженность в разворачиваемом атомном проекте, заботы с организацией научного сопровождения того, что Берия забрал вместе с самим Лосевым под крыло своего ведомства, всё это отвлекало и не позволяло оформиться копившимся соображениям в законченную идею. Но количество всё же перешло в качество.

Музыкальный вечер лишь стал финальным аккордом, после чего тот изложил просьбу-предложение Сталину.

Попаданец перед самой войной услышал от Иоффе, появившегося в 8-м отделе, пару слов о том, как тот составлял список «под высочайшие очи». Можно сказать, почти дружеские отношения между гением из XX и казуалом из XXI прилично так поспособствовали многим их достаточно откровенным беседам. Иоффе в этой реальности был не только «отцом русской/советской физики», но и стал некоей духовной отдушиной, которая помогала попаданцу пережить расставание со «своим XXI веком».

Ну, по крайней мере до того, как взаимные тонкие манипуляции/махинации/попытки кукловодства неких значительнейших по влиянию и возможностям человеческих субъектов (направленные даже не сколько на Рожкова, сколько на более значительные цели) не обеспечили попаданца спутницей…

Изначально Иоффе, потратив весной несколько вечеров в архиве 8-го отдела, изучил составленный к тому времени библиографический указатель ФИО, событий и проч. по «подшивке ТМ». Сотрудники отдела в тот момент только-только приступили к аналогичному подробнейшему анализу в отношении содержания других книг не военной тематики, имевшихся на ПК. Военной, мемуарной, исторической и военно-технической литературой из коллекции завзятого варгеймера Рожкова занимались в группе Мерецкова и совсем по другим принципам, обусловленным отсутствием «бессловестных исполнителей в невысоких чинах, имеющих доступ». Первоначально же ту вообще отфотокопировали на скорую руку и выдали «по профилю», ориентируясь на аннотации в книгах и журналах, по конструкторам из списка допущенных. И чьи имена в тех же самых книгах были часто отмечены! Такой подход, вызванной срочной необходимостью анализа сведений из будущего техническими специалистами, породил получение теми энного количества неположенных им сведений, отсылки на которые имелись в тех книгах и журналах, что были отфотокопированы им. Что привело впоследствии к определённым непредвиденным последствиям, но случилось это спустя годы…

Иоффе же занёс в заметки себе важнейшие даты биографий по тем, кого в ТМ удалось найти, а сведений оказалось немало. От статей до некрологов.

А после и музвечер случился. Ничтоже сумняшеся, академик предложил в своём первом варианте, поданном Сталину, предоставить сведения о путешественнике во времени всем действительным членам АН. Хотя оправдывающиеся слова о том, что, возможно кого-то стоит удалить из списка по причине беззаботного отношения некоторых лиц к «секретным обстоятельствам», он тут же не забыл произнести.

— Как мягко вы, товарищ Иоффе выразились… — откровенно посмеялся над ним Сталин и принялся беспощадно кромсать список. Выслушивая логику необходимости тех или иных кандидатур, когда их всё же пытался отстоять Иоффе. И изредка комментируя свой выбор. Вдвоём они справились со списком «сто+» достаточно быстро. Вот только похудел он в пять раз.

Кстати, список Иоффе был не только безжалостно иссечён, но и пополнен вождём двумя фамилиями. Его, в некотором роде «фаворит» Вознесенский и Вишневский, пошедший «в нагрузку» к Бурденко.

То, что в той истории Вознесенский станет академиком АН СССР в 1943 году, Сталин не знал, но про «Ленинградское дело» попаданец, слышавший «что-то» и запомнивший итог, заявив, что по общепринятой в будущем точке зрения, Вознесенский пал жертвой чьих-то интриг, успел разболтать во время личных встреч. Когда вождь тряс того на предмет «что ещё помните насчёт послевоенной истории», складывая вместе обрывки сведений из памяти попаданца и такое же вычитанное «там и сям» в материалах с компа.

Веру в Вознесенского Сталин предпочёл сохранить, тем более что текущий внутренний настрой в отношении данного товарища совпал с рассказанным Рожковым. Глава страны, победивший в жёсткой внутрипартийной борьбе 20х – 30х, счёл подобное – рассказ об интриге с печальным исходом вполне реальным делом. Но всё же сведения об Вознесенском – эффективном организаторе/топ-менеджере (как определил того через призму 2018-го Рожков) советской экономики во время ВОВ были главным аргументом. Так что Вознесенский, чья судьба (не у него первого, не у него последнего) поменялась от сведений и слов попаданца, по идее, должен был его благодарить. Но позже, узнав о своей судьбе в «иной истории», предпочёл просто не касаться этой темы при общении с кем-либо. В том числе и с попаданцем, перейдя с ним в общении на ровно-суховатый и деловой тон, избавленный от любой идеологии.

А ещё Сталин самостоятельно, без 8-го отдела и попаданца, наткнулся в фотокопиях «подшивки» сделанной для него на одну-единственную строку из ТМ 1948 года, из которых следовало что данный товарищ продолжал руководить Госпланом и после войны…

Отвлекаясь в сторону и забегая вперёд, стоит отметить, что в «этой» истории первый заместитель Председателя Госплана Сабуров не подменял какое-то время во ходе войны Вознесенского на его посту, а сразу занялся делами в образованном уже в конце 1940 года комитете по радиолокации, чему способствовали – в качестве спускового крючка – слова попаданца о значении радиолокации, подкреплённые сведениями с военных материалов на компьютере.

Возвращаясь к списку, помимо Вознесенского, в него попал по личному желанию Сталина, обратившего внимание на сведения из материалов попаданца про широкое использование «мази Вишневского» на фронте, её создатель. Сыграло свою роль снова заметка из ТМ 2003 года, что в честь Вишневского назван целый институт.

Будь потомок врачом с неким стажем, он мог бы кое-что добавить о последующих сомнениях в средстве и что эффективнее сработали сами рекомендации Вишневского по обработке раны и непроницаемость для микробов мази(линимента), который наносили поверх её. Но критика будущих времен относилась к ситуации «Активность мази против новых, мутировавших штаммов микроорганизмов тоже вызывала сомнения. А трибромфенолат в ее составе, скорее всего, действительно обладает антимикробной активностью.» Но случилась так, как случилось. Решение было принято, логика «первый раз в истории вышло отлично» сыграла свою роль и Вишневский попал в список желанием Сталина.