Роман Буревой - Все дороги ведут в Рим

«А что если его лишить пурпура? – подумал Постум. – Бенит наверняка окочурится».

Посуда была только золотая. Самому Постуму подавали на серебре. Помнится, когда в детстве он первый раз это заметил, оскорбился до глубины души. С тех пор он научился скрывать обиды.

– Как поживаешь, мой мальчик? – В голосе Бенита послышалась вполне искренняя нежность. По-своему он любил воспитанника: ведь ему удалось сделать из императора законченного подонка. Неважно, что отец Постума Элий, – воспитал-то его Бенит.

– Дерьмово. Вчера трахал одну девку, а она расцарапала мне щеку. Видишь? – Император тронул изуродованную скулу, замазанную мазью и припудренную. Кровавые дорожки на коже все равно заметны. Если учесть, что другой глаз изрядно заплыл, несмотря на прикладывание льда, то вид у Августа был не слишком величественный.

– Да, ты выглядишь неважно. Может, ты трахал кошку?

– Кошку? – задумчиво переспросил Постум. – Эта дрянь походила скорее на пантеру.

– Хочешь, пришлю тебе одну козочку? У меня есть на примете. Пишет мне письма с признаниями.

– Да у меня три на примете. Но хочется приручить ту, что царапается.

– Понимаю, сам такой, – благосклонно ухмыльнулся Бенит. – Будь с ней потвёрже. Тогда она вцепится в тебя коготками и не отпустит. Бабы обожают грубость, ты уж поверь мне.

Бенит пил сильно разбавленное вино и закусывал фруктами. С годами он стал почти вегетарианцем и скромничал в еде. Постум смотрел на его пальцы, хватающие куски с золотых блюд. Раньше при виде этих пальцев у Августа пропадал аппетит. А теперь – нет. Теперь он видит пальцы человека, который двадцать лет держал в узде Империю. Многие считают, что Бенит был лучшей кандидатурой, нежели Элий. Может, это и правда, но, скорее всего, – бессовестное враньё. Однако истину не узнать: Элий уже не станет императором.

– Я поймал твоего стихоплёта с поличным, – самодовольно ухмыльнулся Бенит.

– Опять будешь поить касторкой?

– Нет. Придумал забаву получше. Завтра выставлю его на арене вместе с двумя парнями, что разбили статую, против моих исполнителей. Пожалуй, добавлю ещё одного, который орал на улице всякие пакости. Получится хорошая потеха.

– Они же не бойцы. Можно ли их выпускать на арену?

– Разумеется, можно. Против врагов позволено все – так говорили наши предки. А я уважаю древних.

– Смотреть на такие поединки неинтересно. Отправь их в школу гладиаторов.

– Напротив, очень интересно! Безумно интересно – они будут трусить и умолять о снисхождении. Может быть, будут плакать.

– Что по этому поводу напишет «Акта диурна»?

– Она напишет то, что прикажу я, – самодовольно отвечал Бенит.

– А если она напишет то, что прикажу я? – с улыбкой спросил Постум.

– Разве это не одно и то же? – Бенит насторожился.

– О, конечно! – Постум сделал вид, что занят устрицами.

– Ты не пытаешься спасти Кумия? Ведь он столько лет был твоим учителем.

– А ты любил своих учителей?

Бенит одобрительно хмыкнул.

– Впрочем, я бы мог попросить за него. Старый прохвост порой меня забавляет, – небрежно добавил Постум.

– Ладно, я буду милостив. Поставлю против него какого-нибудь слабака. Победит – может вернуться к тебе. Я сегодня добрый.

– Ты начал переговоры о возвращении Пятого легиона? – как бы между прочим спросил Постум.

– Никаких переговоров, – заявил Бенит, – я их верну силой оружия. Только так и должна действовать Империя. Быть сильной – вот мечта каждой Империи.

– Ты знаешь, что означает мечта Империи?

– Конечно. Любая Империя мечтает включить в себя весь мир.

– А мир мечтает её уничтожить.

– А ты умный мальчик, – он знал, что Постума, как и любого римлянина, злит это обращение «мальчик» к нему, уже взрослому. Но Август не показал виду, что обижен.

– И ты отдашь мне Империю назад, когда мне исполнится двадцать?

– Разумеется, не отдам, – сказал Бенит. – Когда тебе исполнится двадцать – нет. Ты получишь её, когда я умру. Если будешь вести себя хорошо. Не так, как Александр. Ты – законный император. И ты – это я.

«Неужели он не убьёт меня?» Постуму хотелось в это верить. Может, только-то и надо, что дождаться смерти Бенита. И все образуется. Все встанет на свои места. Да, Бенит ещё не стар. Но у него язва желудка, хотя он и скрывает это тщательно. Может, в самом деле подождать? Какой соблазн! Как все просто: жить и ждать, ждать и жить… и… Не дождаться? То есть дождёшься, но будет ли к тому моменту существовать Империя? Или останется одна мечта?

Постум заглянул в таблин Сервилии. Не потому что хотел – она сама попросила. Обычно юноша избегал встреч с бабушкой. В её отношении к нему не было ни грана любви. Он это почувствовал ещё в детстве. Вряд ли за двадцать лет она смягчилась сердцем.

Она сидела в кресле, прямая, стройная, все ещё красивая. Несмотря на годы красивая. Только рот сделался тонким в ниточку и совершенно безгубым. Яркой помадой она проводила черту – на пергаментной коже кровавый разрез. Обилие косметики делало её лицо кукольным, неживым. Но взгляд был не злым – насторожённым, во всяком случае, так показалось Августу.

– Ты был вчера в алеаториуме, – сказал она, продолжая рассматривать какие-то бумаги на столе.

Постум не стал отпираться.

– Был.

– Но не играл. И Александр там был.

– Не знаю.

– Не выгораживай его. Потому что я-то знаю точно. – Она сделала паузу. Короткую, но значительную. – Я тебя не люблю. С чего мне тебя любить? – Она отшвырнула какую-то бумагу. И вдруг посмотрела на императора в упор. – Спаси Кумия. Он, конечно, прохвост, но он не должен умереть.

Уже интересно. Он знал, что старуха способна на неординарные поступки. Но чтобы вот так, открыто… Или это провокация? За двадцать лет он научился никому не верить.

– Он совершил преступление, – сухо ответил Постум.

Она разозлилась, но держалась достойно, даже голоса не повысила.

– Он пишет, что в голову придёт, – как же иначе? Если запретить высказывать то, что приходит в голову, то вскоре и сами мысли перестанут являться.

– Скажи об этом Бениту.

Она глубоко вздохнула, будто набиралась сил. Потом сказала очень тихо:

– Я когда-то любила Кумия. Между нами ничего не было. Но я его любила. – Она помолчала. – Ты этого добивался, да? Доволен? – Беспомощное виноватое выражение проступило на её лице, несмотря на слой косметики, – казалось, Сервилия позволила себе сделать нечто недопустимое. – Спаси его. Он – талант.

– А что взамен? – спросил Август.

– Взамен. Взамен… – Пауза затянулась. – Я буду на твоей стороне.

Сервилия – союзница? О, это многое значит. Если, конечно, она будет помогать на самом деле, а не делать вид, что помогает.

– Попробую, – пообещал Постум. – Но почему такое внимание к Кумию?