Петр Иванов - Тонкая линия

– Ваше благородие! Прямо под Кистентина держите, – скажет вам старик матрос, оборотясь назад, чтобы поверить направление, которое вы даете лодке, – вправо руля.

– А на нем пушки-то еще все, – заметит беловолосый парень, проходя мимо корабля и разглядывая его.

– А то как же, он новый, на нем Корнилов жил, – заметит старик, тоже взглядывая на корабль.

– Вишь ты, где разорвало! – скажет мальчик после долгого молчания, взглядывая на белое облачко расходящегося дыма, вдруг появившегося высоко над Южной бухтой и сопровождаемого резким звуком разрыва бомбы.

– Это хранцуз с новой батареи нынче палит, – прибавит старик, равнодушно поплевывая на руку. – Ну, навались, Мишка, самовар перегоним. – И ваш ялик быстрее подвигается вперед по широкой зыби бухты, действительно перегоняет тяжелую баржу идущую на буксире у паровой шлюпки.

На набережной шумно шевелятся толпы серых солдат, черных матросов и пестрых женщин. Бабы продают булки, русские мужики с самоварами кричат: "Сбитень горячий, покупай-налетай!", торговцы евреи и греки настойчиво предлагают всякую всячину, и тут же на первых ступенях лежат заржавевшие ядра, бомбы, картечи и чугунные пушки разных калибров. Немного далее большая площадь, на которой валяются какие-то огромные брусья, пушечные станки, спящие солдаты; стоят лошади, повозки, зеленые лафеты полевых орудий и зарядные ящики. Хаотично, точно муравьи, двигаются солдаты, матросы, офицеры, женщины, дети, купцы. Проезжают телеги с сеном, с кулями и с бочками, кой-где проедут казак и офицер верхом, важный толстый генерал на дрожках. Направо улица загорожена баррикадой, на которой в амбразурах стоят какие-то маленькие игрушечные пушки, и около них сидит матрос, сладко покуривая трубочку. Налево красивый дом с римскими цифрами на фронтоне, под которым стоят нижние чины и окровавленные носилки – везде вы видите неприятные следы военного лагеря. Первое впечатление ваше непременно самое неприятное: странное смешение лагерной и городской жизни, красивого города и грязного бивуака не только не красиво, но кажется отвратительным беспорядком. Вам даже покажется, что все перепуганы, суетятся, не знают, что делать. Но вглядитесь ближе в лица этих людей, движущихся вокруг вас, и вы поймете совсем другое. Посмотрите хоть на этого фурштатского солдатика, который ведет поить какую-то гнедую тройку и так спокойно мурлыкает себе что-то под нос, что, очевидно, он не заблудится в этой разнородной толпе, которой для него и не существует, но что он исполняет свое дело, какое бы оно ни было – поить лошадей или таскать орудия – так же спокойно, и самоуверенно, и равнодушно, как бы все это происходило где-нибудь в Туле или в Саранске. То же выражение читаете вы и на лице этого офицера, который в безукоризненно белых перчатках проходит мимо, и в лице матроса, который курит, сидя на баррикаде, и в лице рабочих солдат, с носилками дожидающихся на крыльце бывшего Собрания, и в лице этой девицы, которая, боясь замочить свое розовое платье, по камешкам перепрыгивает чрез улицу. Пройдя церковь и баррикаду, вы войдете в самую оживленную внутреннею жизнью часть города. С обеих сторон вывески лавок, трактиров. Купцы, женщины в шляпках и платочках, щеголеватые офицеры – все говорит вам о твердости духа, самоуверенности, безопасности жителей… В многочисленных, различных лавках кипела полная торговая деятельность. Деньги, по собственному выражению туземных торговцев, "рукой загребали". Лишь иногда влекомое вдоль улицы на бастион толпою солдат и матросов тяжелое, крепостное орудие или проносимые окровавленные носилки, да еще гул дальних выстрелов напоминали собою о суровой действительности. При виде носилок со стонущей в них жертвой проходящие дамы восклицали с истинным состраданием: "Ах, бедненький!" – "Господи, как он мучается!","Бедняжка! и какой молоденький еще!", и слезы сожаления невольно навертывались на глазах. Но проносились носилки, и прежнее впечатление уступало место новому, не столь печальному, жизнь шла своим чередом.

Таким увидел осажденный город Толстой, правда при ближайшем рассмотрении оказалось, что разница с Бахчисараем не столь уж велика, особенно на Северной стороне. Во всякого рода "заведениях" господа офицеры и чиновники предавались все тем же "невинным удовольствиям" даже с большим размахом чем в убогом татарском городишке, правда здесь тон задавали многочисленные разжиревшие герои тыла – интенданты. В штабе он справился о возможном назначении, на удивление скоро, предложили вылазочную легкую полубатарею, прежний командир которой убыл в отпуск по болезни. Но это будет завтра, а сегодня Лев решил ознакомится с местными достопримечательностями, о которых в Бахчисарае ходило много противоречивых слухов и толков. Как артиллерийского офицера, его в первую очередь заинтересовала отдельная мортирная батарея полковника Турчанинова, где проводились опыты точной стрельбы по невидимой цели.

"Хозяин" знаменитой батареи радушно встретил гостя, отдаленный потомок казаков не старался дословно следовать требованиям дисциплины и этикета. Одних офицеров такое отношение глубоко шокировало и возмущало, но будущему писателю "демократизм" полковника пришелся по душе.

– Гришка, лентяй! Ставь самовар живее! Не угодно ли пока рюмку водочки отведать? У меня она настоящая не жидовская разбавленная, из старых довоенных запасов.

– Благодарю покорно… лучше пушки ваши покажите, наслышан о них…

На обоих подоконниках в окнах-амбразурах жилища Турчанинова лежали осколки, иные в полппуда весу даже, расплюснутые и сохранившиеся штуцерные пули различных сортов: круглые, цилиндроконические, с полушарным дном конические, с одним и несколькими нарезами, с чашечками. На полу под столом тоже целая выставка: корпус и отвинченный восьмигранный, немного обожженный хвост французской ракеты и неразорвавшаяся ударная цилиндроконическая тяжелого калибра английская бомба, выпущенная, вероятно, из ланкастерского орудия. В углу под иконами стоял огромный мешок подков для орудийных лошадей. Кипы бумаг навалены были везде, на письменном столике не было ничего галантерейного, кроме бомбовых трубок разной величины, медной пороховой мерки для мортир и некоторых иных принадлежностей артиллерийской лаборатории. Осмотрев диковинки, прямо хоть в экспозицию музея и выпив чайку, Лева отправился вместе с комбатом на батарею. Ничего нового он там не увидел, простые чугунные крупнокалиберные мортиры на железных станках-салазках, здоровенные дуры под 800 пудов весом. Внимание привлек только необычный прицел, остроумная комбинация квадранта, уровня и угломера. Неплохо задумано, "три в одном" – особенно понравились стеклянные трубки с пузырьками. В самом деле куда более точный и удобный указатель чем отвес.