Петр Иванов - Мы ничего им не должны!

– Я что сделаю… если мадемуазель Мора-старшая захотела странного? – неохотно, как бы через силу ответил он Фигнеру.

На самом деле было не совсем так, младшая из девиц выразила удивление "O-o-o" и рот раскрыла в виде большой буквы "О", словно для ловли мух. Нана же напротив недовольно скривила прекрасные уста, и тоном ученого эксперта вынесла компетентное заключение, что у жеребца соответствующий орган больше размером, она лично видела, не уточнила только где.

– Бог с ними с глупыми… к выходным мы здесь заканчиваем, на следующей неделе будем работать на другой улице, откуда я надеюсь узреть кое-что… – продолжил Фигнер, давая понять напарнику, что пока надо терпеть и приспосабливаться, иного выхода нет.

На этом разговор пришлось прервать, стали слышны шаги на лестнице, возвращаются с обеденного перерыва остальные кровельщики и вскоре им предстоит снова совершать "трудовые подвиги".

Александр печально глядит на следы недавнего погрома, тезка разнес вдребезги без того убогую обстановку конспиративной квартиры и все никак не может успокоиться. Хозяева или постояльцы "отеля" на шум не прибегут, здесь в трущобах на окраине "столицы мира" хоть стены проламывай, никто и не почешется, такие уж порядки. Полиция в столь экзотических местах появляется редко, да и спешат стражи порядка побыстрее уйти, а то ведь можно и "под ребро" случайно получить ножом от местной публики. Редко Фигнер так "из себя выходит", можно сказать первый раз за все время их совместной работы, и к сожалению повод есть. Как в частушке вышло в этот раз: "Мы с приятелем вдвоем работали на дизеле, он мудак и я мудак, у нас дизель спи…ли!".

Самойлович наконец перестал буйствовать, перестал сокрушать все вокруг и присел на чудом уцелевший табурет, дух переводит.

– Баран я Сашка…ять! Что теперь делать будем? Эх… невезуха… Дай записку, еще раз прочту.

Мятая серая бумажка, красивый канцелярский почерк с завитушками, господам "русским офицерам" некто, пожелавший остаться неизвестным предлагает явиться на "рынок у моста", а там – к памятнику для ведения переговоров о дальнейшей судьбе их ценного имущества. Время встречи назначено – "после обеда", день любой, можно идти хоть сейчас. Сегодня утром в очередной раз Александр отправился к тайнику в пригородном лесу, возникла у них потребность в деньгах. Он не обнаружил там ничего, ни плоской титановой коробки-контейнера, ни карабина, вообще ничего! Пусто, кто-то их опередил… и оставил на месте "клада" записку в мелком аптекарском пузырьке, что недавно погиб по каблуком ботинка Самойловича, остались лишь мелкие осколки стекла.

– Полицай… сволочь… он нас все же выследил, больше некому, надо было его сразу тогда и порешить, черта с два бы кто дознался. Теперь мы у него в руках, без карабина и оптики Бони не достать.

– Чего он хочет от нас, есть догадки? – осторожно осведомился Сашка, Фигнер вроде успокоился, но зачем лишний раз травить человеку душу.

Напарник ответил не сразу, он сперва встал, расправил плечи, пригладил взъерошенные волосы, затем одним рывком, быстро как зверь подскочил к чердачному окну, затем к двери и прислушался, не идут ли за ними, и лишь потом продолжил разговор.

– Чисто вроде, филеров не видать, ты ничего подозрительного не заметил, пока сюда шел?

– Нет.

– Хорошо… мы на свободе, не знаю надолго ли только, у нас на руках "стволы" и немного денег, документы относительно надежные есть, так?

– Так, и значит Фуше и полиция не при делах? Чья-то самодеятельность, можно договорится с ним?

– Соображаешь дружок… – криво усмехнулся Александр Самойлович, – А то бы уж в камере сидели давно и показания следователям давали. Денег эта скотина хочет, как всякий наш казенный патриот, больших денег, ведь даже на награду от папы Жозефа не польстился!

Фигнер пояснил в чем загвоздка, речь идет о сумме, выделенной на проведение операции по устранению Наполеона, двести тысяч рублей серебром, по весу – целый обоз, упомянутой в тайном меморандуме Фуше, волей случая с тем секретным документом они уже знакомы.

– Ладно, поздно сегодня, смеркается и не успеем. Завтра пойдем на свидание с ним, воскресный день… А пока обратно к Мора ночевать, девки его там тебя поди заждались, в постель еще не лезут?

Сашка лишь вздохнул, есть такая беда, но как нибудь "дурачок" и в этот раз справиться.

Выходной и в начале 19-го века выходной, люди отдыхают, пьют вино, девушки по улицам шастают уже в летних нарядах, красота… а им приходится "парится". До обеда сидели у папаши Мора безвылазно. Одно хорошо, мамзелька Нана и мелкая ее сестрица куда-то смылись сразу после завтрака и Сашке никто не докучал. Никакого тебе томного "Дурачо-о-ок!", как любит Нанетта растягивать слова, губки поджимая. Он не обидчивый, но когда тебе постоянно напоминают, о твоих мнимых или реальных недостатках – раздражает, "достает", знаете ли.

Таинственный "рынок у моста" оказался совсем рядом, два пробежать быстрым шагом квартала, для человека, еще недавно прошедшего "пол Европы" – пустяки. Старинное сооружение, живая история, так и хочется увидеть рядом мушкетеров в красивых плащах с королевскими лилиями, или стражников в морионах с алебардами, но чего нет, того нет. А вот старый, двухэтажный мост через приток Сены сохранился с тех времен неплохо. Как раз такой собирался Манилов построить на пруду у себя в поместье, верхний ярус занимают лавки и склады, нижний предназначен для пешеходов.

Рынок на месте, куда он денется ведь самый базарный день, вовсю торгуют и продуктами и всякой всячиной, толкучка не толкучка, но народу несколько тысяч точно собралось на "пятачке", толпа плотная и местами дорогу можно проложить только локтями. Снова пришлось дать по шаловливым ручонкам карманному вору, их тут как грязи, в этот раз попался с поличным не подросток, а какой-то замызганный старикашка и заработал хорошую плюху сперва от Сашки, а затем и от его начальника. Памятник они отыскали без труда, торчит на многоголовой и многоликой массой народа "статуя". Кого почтили парижане, что за деятель и не разобрать, какой-то то ли генерал, то ли король, судя по "одежке". По голове "истукана" прошелся якобинский лом или кувалда поработала, а бронзовая табличка давно отправлена в утиль, цветной металл в цене, из него отливают полевые пушки.

Фигнер влез на постамент, рассудив по обстановке – в таком сборище таинственный незнакомец вряд ли их издалека увидит, если останутся внизу. Долго ждать не пришлось, из толпы подходит к ним "девица" лет десяти на вид, обычный городской ребенок, единственная деталь, что отличает ее от большинства парижских ребятишек – обута она в сабо. Громоздкие деревянные ботинки-колодки, своего рода спецобувь торговцев, ремесленников и бойцов рогатого скота на бойнях.