Петр Иванов - Солдат… не спрашивай!

Александр понимал, что все равно уже обречен, так почему бы не проучить как следует напоследок подвернувшегося под руку "православного" стукача? Был бы он буддистом, так плюс к карме… но и просто так сойдет от бессилия и для успокоения нервов. Унтер-офицер поспешно "натянул" на лицо стандартную постную маску грешника, демонстрируя, что каюсь мол и готов сотрудничать со следствием, но одновременно указал большим пальцем на дверь. Намек, что он охотно бы выдал остальных злоумышленников в приватной беседе, да ведь часовой наверняка подслушивает их разговор. Попик словно ждал этого момента, тут же придвинулся поближе к "клиенту" и ладонь сложив "трубочкой" приложил к правому уху, что бы не пропустить столь драгоценные слова. Короткий удар, скорее даже "тычок", руки у Сашки по прежнему скованны наручниками и сильно не размахнешься, но доносчику вполне хватило и такой плюхи для "вразумления и наставления на путь истинный". Приглушенный визг, точно свинью сапогом пнули, и вот уже черная ряса вместе со своим хозяином исчезает за дверью камеры. Александр снял оковы и подождал некоторое время, рассчитывая, что сейчас прибегут солдаты и начнут разбираться с обидчиком "своего" полкового священника. Пусть бьют, теперь ему все равно, хорошая драка даже пожалуй отвлечет и поможет скоротать оставшееся время.

Тихо и спокойно… никто из местных не кинулся на защиту "порушенной чести" попа-доносчика, только за дверью невидимый часовой вслух заметил, что не везет благочинному с осужденными, к кому не придет увещевать, так "зараз побьют".

Ночь закончилась, рассвет настает, солнце медленно поднимается и впустую проходят последние часы. Денек то выдался хороший как на заказ, жить бы Сашке еще да жить, но обстоятельства так сложились, скрипят ступеньки и слышны тяжелые шаги за дверью – идет конвой за приговоренным к "телесному наказанию", которое пережить нормальному человеку невозможно. Сколько там ему шпицрутенов губернатор положил своей милостью, десять тысяч или восемь – какая разница, у них в полку при Немце и тремя вполне себе людей убивали. В своей части такое наказание – фикция, там ведь просто "номер отбывать" сослуживцы будут, помашут в воздухе прутьями и пару раз шлепнут по спине для вида, а вот чужие лупить станут добросовестно.

Дверь со скрипом открылась, заглянул в мрачное узилище вахмистр, глаза навыкате и усищи как у таракана торчком вверх – все как положено у придурковато-бравого кавалериста, в другое время такая физиономия бы только рассмешила Сашку, но только не сейчас, времена шуток уже прошли.

– Эй, чаво расселся тута, давай выходи! – прикрикнул драгун из числа конвойных, и значит времени уже и нет больше.

Звенит цепочка кандалов, пришлось заново их одеть, не огорчать же Александру "своих" серых собратьев, нижних чинов – ведь обязательно накажут их за упущение все теми же палками, может быть не просохшими еще от его крови. Солнечные лучи весело играют на обнаженной сабле идущего впереди обер-офицера и штыках охраны, выше голову товарищ сержант, ведь небывалая честь – целый взвод вас в последний путь провожает, ни дать не взять – почетный караул на Голгофу.

Приволокли его на место казни очень рано, чуть ли не за час – с "фельдфебельским" упреждением, явление уже давно знакомое, особенно человеку успевшему послужить сразу в двух армиях. Все основные действующие лица последнего акта комедии, по недоразумению именуемой в России правосудием, уже в сборе. Пришел и единственный друг и защитник – штабс-капитан и Денисов, и даже врача гражданского с собой привел, со стороны властей так же присутствует штаб-лекарь. Все по уставу и по закону, гражданский эскулап будет спасать и не сможет конечно же, а военный медик определит не надо ли добить преступника, его задача – лишь зафиксировать сам факт смерти. Делать Александру пока нечего, остается лишь стоять и рассматривать, тех кто его отдал на заклание во имя "самодержавия и порядка", да слушать как в его добровольный "адвокат" пытается в последний раз отвратить неотвратимое. Заодно и рассмотрел он как следует всех своих "судей". Вот губернатор, генерал от инфантерии – чин получил еще при Павле Первом, наружность его самая заурядная: коротенький, пухлый человечек, не имеющий ни одной оригинальной черты славян, хоть вроде и русский по фамилии, с самыми бесцветными характером и физиономией, не умный и не глупый, не добрый и не злой, не приветливый и не грубый. Позднее унтер-офицеру доводилось слышать, что местные находили, однако же, что генерал в меру "образованный" и "просвещенный", потому что хорошо умеет говорить по-французски и знает, что такое парламент и минет. До классического городничего с органчиком в голове на пяток дежурных фраз и ругательств мужик явно не дотягивает. Денисов пытается его убеждать, тот вроде бы даже и сомневается в своем вчерашнем решении, или просто "вид делает" и подыгрывает собеседнику? Может стоит и Александру подключится, пока еще не поздно, прямо в лоб как тогда с Иваном Федоровичем вышло: может стоит предложить властям технологии и послезнание в обмен на жизнь и свободу? Согласится ли генерал на такой равноценный обмен… как знать, предложенное то они охотно возьмут, сомневаться не приходится, да вот только сам унтер-офицер губернатору живым, похоже, не нужен. Штабс-капитан пробует осторожно "давить" на высокопоставленного чиновника, напоминает ему о нашумевшем на всю империю лопухинском деле, о истории с Хитрово, и о том, что из 30-ти губернаторов 12-ть новый царь после ревизий был вынужден снять из-за разных вопиющих злоупотреблений.

– Помилуйте голубчик, я бы и рад простить этого негодяя, коли он вам так дорог, но интересы службы прежде всего!

– Ваше высокопревосходительство, за невиновность данного нижнего чина я ручаюсь головой, московский сыщик оговорил его по злобе.

– Убил, не убил он помещика… не столь важно, вы на него поглядите – готовый ведь бунтовщик, ежели на нас с вами как на равных смотрит. Я страха, присущего всякому простолюдину, в его взоре не замечаю.

Тут же генерал "развил тему", и в самом деле, если подумать – не так уж он и далек от истины. Пугачев из Сашки никакой – не тот характер, на лидера восстания он не тянет, однако местными порядками унтер-офицер сыт "по самое немогу" и охотно бы исправил их силой оружия. А он еще и попа прочь прогнал от себя, не стал даже говорить с ним – все та же вчерашняя "черная крыса" пожаловала проводить осужденного, как раз та самая, что уговаривала накануне нижнего чина предать кого-нибудь из сослуживцев. Все правильно, все сходится: и смотрит дерзко и безбожник и "сильно вумный" и бумага обличительная на него имеется в секретном ящике канцелярии, да и скорее всего и не одна.