Алексей Вязовский - Казань

Я спешился и первым подошел под благословение Вениамина. Выслушал слова напутствия. За мной потянулись генералы. Священники начали службу, а мы с Твороговым отошли в сторону.

– Еле успел добраться до Казани до твого отъезда Петр Федорович – вздохнул Иван Александрович – Тревожно мне что-то.

– Справишься – отмахнулся я – Казань поболе Оренбурга будет, зато и дела… ой как развернуться можно.

– Да я не об сем – махнул рукой новый глава губернии – Справимся, людишек продолжим учить в школах, да полки для тебя, царь-батюшка, верстать. Не об том тревожусь.

– Тогда об чем?

– Предательства боюсь!

Озакан уже отъехал обратно в Москву, Шешковского я забираю с собой… Волков? Этот тоже подписал отказное письмо, сейчас сидит в канцелярии, сочиняет манифесты для городов, которые еще не присягнули мне, пишет послания всему высшему генералитету русской армии. Одно дело “прелестные письма” для солдат – другое дело перетянуть на свою сторону хотя бы некоторых военачальников. Может и не получится, но попробовать стоит. Если на мою сторону переходят уже сенаторы, многих это заставит задуматься. Плюс Волков готовиn депеши для европейских дворов. Пора выходить на международный уровень и заявить о себе прусскому Фридриху, австрийскому Иосифу II (а точнее его матушке – “моей” крестной Марии Терезе) и другим королям и королевам.

– Тоже боюсь – я тяжело вздохнул, посмотрел в небо. Облака стремительно неслись вскачь куда-то на запад. Прямо как я.

– Но другого пути у нас нет. Афанасий Петрович – крикнул я генералу – Давай сигнал к выступлению!

Запела труба. Закончившие обряд священники расступились, полки под прощальные крики казанцев, что собрались на высоком берегу, продолжили сходить на лед Волги. В 1-м оренбургском голосистый запевала громко начал:

Тут дружно, по выученному, подхватили солдаты всех полков:

Первым во дворце проснулся сэр Томас Андерсен. Он с сожалением расстался со своими розовыми атласными подушками, обшитыми кружевами, и зевнул. Часы пробили шесть ударов. Сэр Томас прислушался: он привык в это время завтракать и уже чувствовал голод. Поэтому он подбежал к постели императрицы и залаял. Моментально всё его семейство проснулось и подняло разноголосый крик. Маленькие чёрные левретки, впервые ввезённые в Россию из Англии занимали в придворном штате почётное место и были весьма требовательны.

Собачий лай привлёк первую камер-юнгфрау Марию Саввишну Перекусихину. Она была некрасива – как и все горничные и фрейлины императрицы – и очень умна. Слово, вовремя сказанное ею, или камердинером Зотовым, или «шутихой» Матрёной Даниловной императрице, расценивалось среди придворных очень высоко. Они же были «глаза и уши государевы» по части всех городских сплетен, родственных ссор и сокровенных домашних тайн лиц, допускавшихся ко двору. Вельможи могли как угодно закрывать ворота и двери своих дворцов, надевать какие угодно костюмы и маски на маскарадах – к утру всё становилось известно императрице.

Мария Саввишна шагнула в спальню и увидела Екатерину Алексеевну уже встающей с постели.

Последний месяц императрица сильно сдала. Она сталась полна, под ее тяжелым подбородком появился еще один, и даже новомодный капот из Франции с широкими складками и чепец из розового крепа её совсем не молодили.

Екатерина перешла в умывальную, взяла у калмычки Екатерины Ивановны стакан воды, прополоскала рот; у Марии Саввишны – кусок льда, которым натёрла лицо, вымыла руки и пошла в кабинет. Ей подали кофе. Выпив две чашки подряд, императрица села за туалетный стол из массивного золота. Начался обряд «волосочесания». Парикмахер Козлов принялся убирать уже начавшие кое-где седеть волосы длиною до пят в «малый наряд». Это время отводилось для доклада главе Тайной экспедиции Суворову.

Сегодня Василий Иванович был особенно хмур и даже мрачен. Отказался от кофе, открыл папку заполненную документами.

– Что в перлюстрации? – первой спросила Екатерина после целования руки.

– Пишет цесарский посол Фиц в Вену. Предлагает Иосифу кроме Белграда требовать у нас переговорах Бухарест. Дескать, позиции Петербурга в связи со смутой слабы, можно получить больше…

– Где Орлов? – Екатерина бьет сложенным веером по руке Козлова – Осторожнее с заколками!

Парикмахер только кланяется – императрица сегодня встала не в духе.

Суворов старший сверяется с документами в папке – Подходит с полкам к Владимиру.

– Долго тянет, Гришенька – Екатерина тяжело вздыхает – Опять кружит воронье вокруг, так и наровят урвать свой кусок. Скорее надо маркиза разбить да в цепях в Питер привезти. Дабы все эти Фицы увидели нашу силу.

– Белград придется отдать – осторожно произносит Василий Иванович переминаясь с ноги на ногу.

– Этим только дай… Подумаю. Далее что?

– В Турции великий визирь купно с капитан-пашой в последней аудиенции, данной послу вашего величества Булгакову, большое нахальство проявляют. Грозят перемирие нарушить и вновь осадить Константинополь. Говорили разные поносные слова и угрожали войной.

– Они такие смелые стали потому, что цесарцы полки к границе подвели – Екатерина поморщилась, протянула руку. Тут же, как из воздуха рядом возник лакей, и подал золотую с бриллиантами табакерку, украшенную портретом Петра Первого. Екатерина взглянула на портрет, щёлкнула указательным пальцем, унизанным несколькими кольцами, по крышке, взяла щепотку табаку, понюхала, чихнула, глаза её просветлели.

– Надо немедля поручить коллегии иностранных дел скорейшие сношения установить с Махмуд-пашою в Солониках. Через Триест и Венезию, дабы его склонить к отделению от султана. Это остудит Абдул-Хамида.

Она подумала, взяла еще одну понюшку табака.

– Хмурый ты сегодня, Василий Иванович! Говори, что плохого то случилось.

– Мои люди докладывают, что Озакана у Пугачева в Казани видели. А також и Волков там обретается.

– Нет, каков подлец! – Екатерина оттолкнула руки Козлова, резко встала. Начала ходить по кабинету.

– Что османский резидент ищет связей с маркизом – то ожидаемо было. Но Волков! Я же простила его, приблизила после смерти мужа… Предательство. Кругом предательство и обман.