Кае де Клиари - Город скелетов [СИ]

Удар вышел безупречным — точно в подбородок, но эффект от него превзошёл все ожидания. Обычно у противника при этом ломаются шейные позвонки, а тело опрокидывается навзничь. То, что от челюсти остаются мелкие осколки, это уже вторичное явление — челюсть попавшему под такой удар, уже без надобности.

Здесь же получилось ещё круче — тело подкравшегося осталось стоять, в то время как голова его отскочила, словно мяч, и, с сухим стуком, запрыгала по асфальту… От неожиданности я открыл рот, снова замерев в непростительной паузе, которая в иной ситуации могла бы стоить жизни. Между тем, безголовый труп, постояв немного неподвижно, уронил портфель, который держал, (вместе с рукой уронил!), и осел на тротуар со звуком высыпавшихся из пачки сухих макарон.

Я захлопнул рот, раскрывшийся от удивления, и заставил себя успокоиться. Ну, да, очередной скелет, только и всего! Пора бы уже привыкнуть. Не знаю, что здесь такое случилось, но жмурики в этом месте ведут себя не по правилам. Это уже перестаёт быть удивительным, странно другое — как это я ухитрился его не заметить? Притом теперь было не похоже, чтобы этот тип ко мне подкрадывался. Просто мужик шёл домой с работы, а я его получается того… Тьфу ты, опять! Не мог я его убить, ведь он же покойник! Причём со стажем…

Поразмыслить, как следует над этим парадоксом не дали. Или может это я не дал себе возможности раскинуть мозгами?

Как бы то ни было, в следующее мгновение я уже садил из автомата в темноту проулка, откуда почувствовал следующую угрозу! Стрелял с колена, на которое упал не слишком удачно. (Эх, старею наверно — раньше со мной таких казусов не было. Теперь придётся неделю хромать и растирать коленку чем-нибудь жгучим.)

Но я снова остался жив, а тот, кто прятался там, в темноте, врядли! То есть, наверняка убит, ведь стреляю я так же хорошо, как разбиваю головы в рукопашной. Из темноты не раздавалось ни звука, а потому я включил тактический фонарь и на всякий случай передёрнул помповик. Надо было проверить — кого накрыла моя очередь?

Мне следовало догадаться! Да, их было пятеро. Да, у них не было ни единого шанса спастись, когда в них выпустили тридцать смертей в упор. Но какой в этом смысл, если это тоже были скелетизированные трупы?!

Глубокая ниша в стене, которую я в темноте принял за проулок, была вся завалена костями. То, что собравшихся там было пятеро, я понял по количеству черепов, оставшихся целыми, так-как огонь я вёл на уровне человеческого торса, а потому мои пули искрошили рёбра и хребты поджидавшим в засаде… скелетам.

В том, что это была засада, сомневаться не приходилось — костяные руки до сих пор сжимали рукоятки бейсбольных бит, монтировки и куски арматуры. Но охотились они не на меня, а скорее на того мужика, которого я только что…

Надо выбираться отсюда, а то, так можно сойти с ума! Дураком я себя уже чувствую. Правда, хотел бы я посмотреть, как другой на моём месте справился бы. Положа руку на сердце, скажем — здесь очень страшно!

Иногда приходится признать, что представления о мире, о самом себе, собственных чувствах и ощущениях, это весьма относительный набор правил, который только самоуверенный олух считает незыблемым. Всё относительно и всё изменяется! Изменились и мои представления о страхе. Сегодня изменились…

……………………………………………………………………………………….

Годы я убеждал себя не бояться мертвецов. Это было крайне важно, ведь после катастрофы немногочисленные выжившие оказались в мире, наполненном трупами. Как на грех, было лето, стояла страшная жара, и буквально через сутки все поселения людей, будь то крупные и малые города или совсем небольшие посёлки воняли так, что к ним близко подойти было невозможно. Тогда-то я и выбрал жизнь на колёсах, стараясь, как можно быстрее покидать места полные заразы и буквально гудящие от мириадов мух.

Но ведь невозможно было жить без припасов, а это означало, что мне необходимо время от времени наносить визиты в магазины, на склады и военные базы. Ведь первоначально автомобили приходилось забирать, вытряхивая с места водителя их прежних владельцев. Тогда меня периодически выворачивало наизнанку, а руки казались грязными даже после длительного отмывания и оттирания их разными моющими средствами. Даже если на них были перчатки, когда приходилось прикасаться к разъезжающейся под пальцами плоти покойников…

Потом я привык. Убедил себя в том, что мёртвые безобидны, а бояться надо живых, съехавших с катушек на собственных страхах, готовых палить во всё что движется!

Тогда я попробовал жить в коммунах выживших. И не ужился с ними.

Люди не могут жить по-человечески. Им обязательно нужно изобразить из себя обезьянье стадо, где доминирующий жлоб будет глумиться над толпой раболепствующих ублюдков. И так будет до тех пор, пока не подрастёт в родном обезьяннике или появится со стороны, пришлый новый жлоб, который оторвёт старому, его подурневшую и ослабшую голову. Или, если он жлоб гуманный, то просто даст низложенному главнюку под отожравшийся зад!

В одном таком месте пришлось пристрелить верховного жлоба, как бешеную собаку! Поверьте, он это заслужил.

Можно понять, когда такой залипупырь требует себе самую лучшую жратву, если он при этом следит за тем, чтобы остальные не остались голодными, а сильные не совсем бессовестно объедали слабых. Можно также закрыть глаза на то, что он тащит себе в постель всех женщин от пятнадцати до пятидесяти лет, если их самих, а так же их мужей, отцов и братьев это по каким-то причинам устраивает.

Но тот гад предпочитал девочек пяти-семи лет, а когда я, при полном молчании всей долбаной коммуны, заступился за одну из них, решил зарубить меня тесаком. Пришлось ему из обреза жеканом кишки вывернуть!

Так ведь этим дело не кончилось! Остальные решили, что я претендую на место главного жлоба в их гадюшнике и первым делом презентовали мне ту девочку, из-за которой вышел весь сыр-бор. Они были уверены, что я оспаривал её у предыдущего извращенца! Ведь родная мамочка тогда за ручку её привела и с дорогой душой вручила мне это дитя, тыча ей кулаком промеж лопаток! Я плюнул и ушёл от них.

До сих пор жалею, что не взял ту малышку с собой. Но тогда пришлось бы забрать не только её, а всех малолеток имеющихся в общине. Не для плотских утех, конечно, а как раз для того чтобы спасти от насилия! Но, во-первых, куда мне деваться с таким детским салом — душ двадцать, не меньше? А, во-вторых, может следующий главнюк не будет у них извращенцем?

Но я отвлёкся! Впрочем, это, на мой взгляд, простительно, ведь такие воспоминания это часть истории. Моей личной истории, которая важна для меня, поскольку память о тех событиях объясняет мои действия в настоящее время. И моё одиночество тоже.