Анатолий Дроздов - Штуцер и тесак [СИ]

Генералы заулыбались.

– Доброй ночи, господа! – сказал Неверовский, и гости ушли.

– Ваше высокоблагородие! – вытянулся перед Семеном Зыков, все это время тихонько просидевший в сторонке. – Осмелюсь напомнить о своей просьбе.

– Будет! – отмахнулся Семен. – Сам слышал: пушки нам оставляют. Кому ими командовать, как не тебе? Извини, но не о том сейчас речь. К Багратиону нужно прибыть с докладом, а вот что ему сказать, не знаю. Как-то все неожиданно свалилось, – он посмотрел на меня.

– Скажем! – кивнул я. – Ничего хитрого. Подумаешь, батальон! Та же рота, только вид сбоку. Ты лучше скажи, где мундиром разжиться?

– Прикажу Синицину, он сообразит, – сказал Семен. – Есть в роте умельцы, построят. И сукно найдем, и басоны [124] Басон – тесьма, применявшая для украшения мундира. , кивер и этишкет. Не о том думаешь. У нас офицеров всего ничего: ты, я и да Василий, – он кивнул на Зыкова. – Даже для роты мало, а тут батальон. Просить у Багратиона? Не даст. В армии офицеров нехватка, особенно после Смоленска. У Неверовского в одном из полков после сражения осталось сто двадцать восемь нижних чинов с фельдфебелем во главе, и ни одного офицера. Все погибли или были ранены [125] Реальная история, правда, случилась это в ходе Бородинской битвы. .

– Что тут думать? – пожал плечами я. – Есть Синицын и фейерверкер Кухарев, отберем других унтеров с надлежащей выслугой. Подавай прошение о присвоении им офицерских чинов. Главнокомандующий наделен таким правом. Это станет первой частью твоего доклада Багратиону. Не думаю, что Кутузов откажет. Опытный боец из нижних чинов лучше, чем дворянский недоросль, только-только зачисленный в армию. Его ведь еще учить и учить.

– Принято, – кивнул Семен. – А далее?

– Обсудим, – кивнул я и указал на бревно.

Мы присели и приступили к первому совещания офицеров летучего батальона…

Графиня вышла на балкон и посмотрела вниз. Во дворе особняка зятя стояли готовые к выезду кареты, у которых суетились слуги, грузя на крышу чемоданы, а на места для багажа – сундуки. Крепко увязывали их. Дорога до Твери долгая, и кто знает, что может случиться в пути. Телеги с домашним скарбом ушли вчера, в особняке осталась лишь громоздкая мебель, которую решили не трогать. Большого труда стоило уговорить зятя переехать в тверское имение, поначалу ни за что не соглашался. Но потом в Москву пришла весть о сгоревшем дотла Смоленске… Тут уж и самые рьяные патриоты призадумались. Зять порывался записаться в ополчение, но графиня отговорила. Куда ему на войну в сорок пять-то лет, да еще статскому насквозь? Только под ногами путаться будет. Ограничились пожертвованием на благое дело. В складчину собрали пять тысяч рублей, которые и передали в канцелярию губернатора. Ростопчин [126] Федор Васильевич Ростопчин, в описываемое время военный губернатор Москвы. лично вышел поблагодарить.

Добрый человек у нее зять, хоть и не военный. С дочкой живут душа в душу, трех внуков ей подарили: двух девочек и мальчика. Старшая уже заневестилась, поди и замуж бы отдали, коли б не война. Ушел жених в ополчение, ротой командует. Дай Бог, уцелеет…

– Мама! Маменька!

На балкон вбежала Груша с газетой в руке.

– Чего тебе, егоза? – улыбнулась графиня.

– Вот! – дочка протянула «Московские ведомости» [127] Газета, издававшаяся в Москве с 1765 по 1917 год. . – Только-только принесли. Свежий нумер.

– Что там? Бонапарт запросил мира?

– Нет. Здесь смотри! – Груша указала пальцем.

– Его императорское величество за великие заслуги перед Отечеством изволил пожаловать отличившимся в Смоленском сражении офицерам армии следующие чины, – прочитала графиня. – И что?

– Вот тут, ниже!

– Дворянину Руцкому Платону Сергеевичу чин подпоручика – за отвагу, проявленную в сражениях под Смоленском и великие заслуги перед Отечеством… – графиня подняла взгляд на дочку. – Думаешь, это он?

– Ты знаешь другого Руцкого, отличившегося под Смоленском?

– Нет, – согласилась графиня. – Твоя правда. Ай, да Платон! Ожидала от него, но чтоб так скоро! И дворянином стал и офицером. Так, глядишь, и до прежнего чина прыгнет.

– Какого чина?

– Забудь! – поморщилась графиня. – Проболталась, старая. Я тебе этого не говорила, а ты не слышала. Поняла?

– Ну, маменька, – насупилась дочка. – Клянусь, что никому не скажу!

– Слово дала, – пробурчала графиня. – Но коли проболталась… Гляди! – она погрозила пальцем. – Скажешь кому, Платону худо придется. Полковником он был у Бонапарта, в штабе маршала Виктора.

– Правда? – изумилась Груша.

– Врет! – махнула рукой графиня.

– Про полковника?

– Про штаб. Боевой он офицер – по всему видно. Не одно сражение прошел.

– Тогда почему лгал?

– Потому что воюем мы с Бонапартом. Бывшего французского офицера могут признать шпионом. А он, видишь, герой! – графиня потрясла газетой. – Просто так дворянство не дают и подпоручиком не жалуют, такое выслужить надобно. А чтоб мещанину, не носившему мундир… Никогда о подобном не слышала. Но Платон смог. Храни его Господь! – она перекрестилась свободной рукой. Дочь последовала ее примеру.

– Надеюсь, он не ранен, – вздохнула Груша.

– Написали бы, – успокоила графиня. – Непременно. Про такое не забывают. Не тревожься! Не таков человек твой Платон, чтоб под пулю угодить.

– Никакой он не мой! – насупилась дочь.

– Пока нет, – согласилась графиня. – Но, дай Бог, будет. Я обещала, что отдам за него дочь, если выйдет в потомственные дворяне, и он смог. Да еще так скоро! Пойдешь за него?

Груша покраснела и опустила взгляд.

– Пойдешь, – резюмировала графиня. – Вижу. Осталось дождаться жениха.

– А с ним ничего не случится? Столькие уже погибли!

– Этот не пропадет.

– Почему?

– Потому что не дурак. Понимаешь, милая, – графиня обняла дочь за плечи. – Мне о таком еще покойный Юрий Никитич говорил. Есть два рода офицеров. Одни храбры до безумия и лезут в самое пекло, дабы все видели их отвагу. Такие обычно и гибнут. Другие не менее отважны, но избегают ненужного риска. Воют с умом. Помнишь, как в Залесье? Спешнев собирался вывести егерей навстречу полякам. И людей погубил бы, и сам бы сгинул. Хотя храбр, да. Платон же придумал диспозицию, вследствие чего сгинули поляки, а егеря одержали верх. А ведь оба офицеры, не одно сражение прошли. Но один шпагой думает, а второй – головой.

– Ты сказала, что Платон солгал, – сказала Груша. – Он всегда так?

– Все лгут, – пожала плечами графиня. – Вопрос: для чего? Одни – чтобы приукрасить себя, другие – скрыть гадкое прошлое. Платон лгал, чтобы выжить. Будь он дурным человеком, не пошел бы воевать. Или ты о себе? – она отступила и посмотрела в глаза дочери. – Он объяснился с тобой?