Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

Павел нетерпеливо взмахнул рукою:

– О политике ты кому другому втирать будешь. О Телятникове говори – что он еще замыслил?

– Может, и замыслил, – пожал плечами тать. – Да токмо врать зря не буду – мне то неведомо.

– Тебя самого-то как звать?

– Митохою.

– А рода какого? Или боярин твой кто?

– Боярина моего владимирский князь разорил, с той поры и я без роду без племени. Наемник!

Наемник… Павел задумчиво почесал подбородок. Имелась у него поначалу мысля – на беспредел соседский князю Всеволоду Мечиславичу пожаловаться… Однако, увы – где доказательства-то? Изгой да наемник – никакие не свидетели, даже при всем их желании. Кто за их слова поручится? Знамо дело – никто.

Так что Телятникова другим путем наказать надо. И наказать обязательно, иначе обнаглеет вконец!

Даже Митоха – и тот ухмыльнулся:

– Ты, господине, Телятыча-то теперь пожжешь. И поделом.

– Нет! – резко возразил молодой человек. – Пожечь – горе лишнее всем причинить. Ладно сам Телятников, а люди его – смерды, холопы, закупы – чем виноваты? Тем, что их хозяин – козел? По-иному б боярина прищучить…

– Убил бы? – пленник вскинул глаза.

– Не убил бы, – презрительно отмахнулся Павел. – Но – проучил. Так, чтоб мало не показалось.

Митоха совсем по-детски хихикнул:

– Понимаю, ославил бы на все княжество.

И, чуть-чуть помолчав, добавил:

– Пожалуй, и я мог бы тебе в этом помочь – Телятыч-то мне должен… всем нам должен был. Нанял, да так еще и не заплатил – обещал только.

– И много обещал?

– По пять серебрях немецких. Каждому.

Ремезов покачал головой:

– Да-а… негусто. Что ж согласились-то на такую малость?

– А нынче, господине, без поддержки боязно, – откровенно пояснил наемник. – Князья друг с другом собачатся, орденские немцы лезут, литва, татары еще. Маленькому человеку одному – пропасть ни за что. Вот и прибились.

– Не к тому вы прибились, – усмехнулся Павел.

Митоха согласно кивнул:

– Теперь вижу, что не к тому.

– Ты, кажется, против Телятникова помочь обещал? – Ремезов вновь вернул допрос в деловое русло. – Как?

– Ездит Телятыч по праздникам в одно село вольное, там не смерды живут – просто крестьяне, люди. Никому ничего не должны, ну, старому Всеволоду-князю, конечно, платят…

– Короче!

– А короче, боярин, так: он, Телятыч-то, и посейчас там у одной зазнобушки ночевать собрался. О том сотоварищ мой молодший, Игнатко – поболе моего ведает, – пленник прищурился. – Его и спросите. У него в том селе – Курохватово называется – дружок один есть – Охрятко.

– Ага, спросить, – не сразу понял боярич. – И где мы этого Игнатку сыщем?

– А чего искать? Вы его и так имали уже.

Павел негромко рассмеялся:

– А-а-а, так это тот, второй… вернее – первый. Погодь! Что-то я не пойму – в чем твоя-то корысть?

– На службу к тебе попроситься хочу, – честно признался Митоха. – Язм, господине, не в поле найденный, с воинским делом знаком сыздетства. Много не возьму – корм, коня, да какое-никакое жилище – могу в хоромах, за печкою, могу в избенке какой.

Ага, хоромы ему – вот это нахал!

– Этак ты еще и девку попросишь.

– Не, господине, девку я и сам отыщу. Не сумлевайся, служить те буду верой и правдою, уж куда как лучше, чем гнусу Телятычу… Ну, так как?

– Подумаю о тебе.

Встав, Ремезов позвал слуг, велев увести пленного… и привести другого – Игнатку. А заодно кликнуть и ката.

Трясущийся, как осиновый лист, Игнатко, углядев палача, сразу же бросился на колени, заплакал:

– Не губи-и-и, господине!

– Не погублю, – прищурился Павел. – Коли расскажешь мне все, без утайки, о дружке своем из села Курохватова.

– Хо! Об Охрятке, что ль? – удивился пленник. – Знамо дело, поведаю! Он, Охрятко-то, в челяди боярина нашего был, а потом за Полинкой, Онфима Телятыча племянницей, не уследил – ну, которую за тебя, господине, отдать обещали – та и сбежала. Боярин как раз в отъезде был, ну да Охрятко его дожидаться не стал, сбег – да в Курохватове схоронился. И как-то раз Онфима Телятыча там приметил – с тех пор с осторожкой ходит, с опаскою, за боярином издалече следит…

– Вот и славненько! – встав со скамьи, Ремезов довольно улыбнулся и со всей решительностью заявил: – Сейчас же и едем! Эй, люди – живо седлайте коней.

За трусоватым проводником Игнаткой следили сразу двое парней из десятка Гаврилы. Узнав от пленника, что боярин Телятников всегда оставляет охрану на околице и в село с собой никого не тащит, Павел взял с собой самых молодых – по сути подростков, да к ним еще и «оглобинушку» Неждана – для солидности – и Окулку-ката – этот уж всяко пригодиться мог. Парни принарядились – привязали к шапкам разноцветные ленточки, праздничные рубахи надели, плащи, Окулко гусли с собой прихватил. А как же – праздник! Сколько таких вот молодежных ватаг сейчас по гостям от деревни к деревне шаталось? Покров, он и есть Покров – веселиться, друзей навестить – святое дело.

Тем не мене в село въехали тихо, и не с той стороны, где людишки телятниковские гужевались, а с другой, с Ростиславльского шляха.

Темнеть уже начало, когда возникли из кустов парни с копьями да факелами – местные, хоть и праздник, а все ж лихих людей опасались, бдили.

Ремезов тут же ткнул Окулку-ката в бок, и тот, не говоря ни слова, спешился, достал гусли. Улыбнулся широко, дернул струны…

Парни тоже попрыгали с коней, заулыбались, запели:

Хорошо пели, голосисто, ломающимися, юными совсем голосами.

Да уж, этих подростков могли испугаться или заподозрить в чем-нибудь нехорошем только уж до крайности подозрительные люди.

Зашуршали кусты – выбрался на дорогу седоватый мужичок, по виду – староста.

Постоял, песню послушал, потом спросил:

– Откель будете? Чьи?

– С Заглодова-деревеньки, Павла-боярина землица, – закинув за спину гусли, отвечал за всех Окулко-кат. – Язм над ними старший – с меня и спрос.

– Слыхал про заглодовских. Гостевать приехали? – седоватый, наконец, улыбнулся – все было сказано честь по чести.

– Гостевать! – добродушно отозвался палач. – Гостинцы с собой захватили… Эй, парни! – Окулко враз обернулся. – А ну-ка, угостите сторожу.

Молодшие ремезовские дружинники тут же повытаскивали из переметных сум пироги, куски жареной рыбы и прочие вкусные заедки. И даже – плетеную баклажку с квасом, которую бдительный местный староста тут же изъял:

– Рано им ишо. От, отстоят стражу, тогда… Ну, прошу, гости дорогие – в наш круг.

Юный ликом боярин по внешнему виду не шибко-то отличался от своих молодых воинов, а потому и не представлялся, выставив за главного Окулку-ката.

Так же скромненько и уселся за общий, накрытый под развесистою ракитою стол, пригубил за-ради праздника великого бражки, песни послушал, поглядел на пляски. Местные все ж утащили часть «дружинников» в хоровод, что завели девицы вокруг большого костра, закружили, запели…