Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

У Борисоглебской обители нагнали еще один большой обоз, поздоровались, спешились, помолились на ярусную Михайловскую церковь и – чуть пониже стоявшую – Васильевскую.

– Вишь, боярин, подале, за леском, церковь каменная? – выполняя просьбу Павла рассказывать в подробностях обо всем, с видом заправского гида продолжал объяснять наемник. – То Спасский собор. Обитель, ворота тоже каменные, смоленские зодчие строили. Ну, инда поехали – к обеду в городе будем, уж совсем ничего пути осталось.

Митоха не обманул: едва обогнали обоз, как глядь, за пологой излучиною бросился на глаза город – ближний посад с широкой деревянной пристанью, ныне запорошенной снегом, а за ним – основательная с виду крепость-детинец. На посаде, у пристани, на площади меж двумя высокими храмами, толпился-веселился народ – ярмарка! Воины приосанились, Окулко-кат повесил на грудь гусли.

– Торжище, – широко обвел рукою Митоха. – Иоанна Богослова храм… а вон тот, острый – немецкий. Так и называют – «немецкая божница». Тоже смоленские мастера строили, а зодчий был немец. За торжищем, вона, подальше – Параскевы Пятницы церковь на Малом торгу, рядом – Николы Полутелого храм, у вон, у речи – Чуриловка называется – еще одна церковь – Кирилловская. Что, господине, делать будем – сразу на княжий двор поедем или себе пристанище приищем сперва?

– И то, и другое сразу, – не задумываясь, ответил молодой человек. – Ты, Митоха, с обозниками некоторыми да с Охряткою пристанища поищешь… прошвырнитесь по торгу, припасов купите… заодно купцов-гостей присмотрите.

Наемник заломил шапку набекрень:

– Сделаем, господине!

– Ну, а мы пока – к князю.

Смоленский детинец, окруженный мощными деревянными стенами, за которыми виднелись основательные кирпичные постройки – княжеский терем, собор и небольшая церковь – располагался на пологом холме, господствуя над всеми остальными городскими строениями, в большинстве своем – деревянными.

Подъехав к распахнутым настежь воротам, Ремезов спешился и, поправив алый, щегольски накинутый поверх теплого полукафтанца плащ, подошел к охранявшим детинец воинам с красными миндалевидными щитами и с копьями:

– Заболотский Павел, Петра Ремеза сын, слуга вольный – к князю с гостинцем!

– А, Заболотский Павел?! – осанистый крепкий толстяк в богатой шубе, стоявший на княжьем крыльце, быстро спустился вниз по ступенькам. – Заходи, заходи… Поди, меня не помнишь?

– Нет.

Толстяк улыбнулся в усы:

– Малой еще был, а сейчас, смотри, как вырос! Язм Емельян Ипатыч, воевода княжий… То твои молодцы-вои?

– Мои.

– Добре. Ужо покажем князю. Ты заходи, заходи, я доложу. Одначе, – воевода вдруг огляделся по сторонам и понизил голос до шепота: – Вчерась сосед твой, Онфимко Телятников, гонца прислал с жалобой. Чем-то ты там его обидел.

– Врет, пес худой! – не моргнув глазом Павел спокойно пожал плечами. – Неведомые тати его у полюбовницы приловили – высекли, так что боярин Телятников теперь – Битый Зад! Язм тут при чем – непонятно. Послухов у Онфимки нет.

– А-а-а! – снова заулыбался воевода. – Вот оно как дело-то было! У полюбовницы застали? Ай-ай-ай! Битый Зад, говоришь? Надо же!

– Ты что, дядюшка Емельян, смеешься? – неожиданно, едва не столкнувшись с воеводою, слетел по ступенькам княжьего крыльца ладный молодой парень на вид лет восемнадцати-двадцати, с круглым красивым лицом, с непокрытою головою – на светло-русую, стриженную под горшок, шевелюру, кружась, ложились снежинки. Одет юноша был весьма прилично, богато – поверх длинной, подпоясанной золоченым поясом туники распахнутый на груди крытый сверкающей парчой полушубок, золотая цепь на шее, на ногах – зеленые сафьяновые сапоги.

– Да тут про Онфимку Телятникова рассказывают, – повернувшись, воевода почтительно поклонился юноше. – Вот это тех мест житель – Павел из-за болот, Петра Ремеза боярина сын, вольный слуга.

Ремезов вежливо поклонился:

– Здрав буди, княжич.

Ну, конечно – княжич. Кто еще это мог быть?

– Слыхал про Петра Ремеза, – покивал молодой князь. – Поговорил бы и с тобой, Павел, да некогда – рать воинскую надо смотреть… ничего, боярин, еще увидимся – и ты в той рати будешь, как время придет!

Махнув рукой, юноша сбежал по ступенькам на двор, птицей взлетел в седло подведенного расторопными слугами белого, как снег, жеребца. Взвил коня на дыбы, хлестнул по крупу нагайкою – только парня и видели!

– Узнал княжича-то? – негромко спросил воевода.

– Не, Емельян Ипатыч, не признал, – честно признался Ремезов. – Давненько в Смоленске не был.

– То молодший князь Михайло Ростиславич, старого князя троюродный племянник.

– А-а-а… То-то я так и подумал!

Старый смоленский князь Всеволод Мстиславич внешностью напоминал старьевщика татарина, из тех, что в двадцатые годы ходили по дворам, да блеяли – «ста-арье бере-о-ом!». Узкие – верно, наследие половецкой крови – глаза, реденькая бородка, седые космы по плечам – лысеющая макушка прикрыта черной бархатной шапочкой – скуфейкою. Червленый княжеский плащ – корзно – застегнут на правом плече изящной золотой фибулой, ноги в мягкие сапожки обуты, взгляд хитроватый, с прищуром… еще бы кепочку – и вылитый Владимир Ильич Ленин!

Павел даже головой мотнул, отгоняя неведомо откуда взявшееся наваждение: показалось вдруг, поднимется сейчас князь с лавки, плащик скинет, да руку подаст, картавя:

– Здгаствуйте, здгаствуйте, батенька!

Ой, ну до чего же похож! Еще б кепку.

– Здрав буди, княже, – сгоняя с лица невольную усмешку, почтительно поклонился молодой человек.

– И ты будь здрав, боярин младой. Почто пожаловал?

– Гостинец с наших краев привез, да и так, узнать – когда службу проворить?

– Скоро, боярин, скоро – в генваре месяце, просинцем рекомого, приезжай в детинец-то – конно, людно, оружно. Смотр всем вам заведу.

– Смотр это, княже, понятно, явлюся, – уверил Ремезов. – Про татаровей-то что слыхать?

– Да есть их, немало, – совсем по-ленински улыбнулся князь. – Ты, боярин, садись на лавку-то, в ногах-то правды нет.

– Благодарствую.

Еще раз поклонившись, Павел уселся на лавку близ теплой, щедро украшенной синими поливными изразцами печки, хорошей печки, с лежанкой, с трубой – топившейся по-белому. Вот бы и самому на усадьбу такую печку… мастеров только найти, сговорить…

– А татар да мунгалов не бойся, сговоримся и с ним, – прищурившись, заверил Всеволод Мстиславич. – гостинцы свои на амбар отвези – Емельян Ипатыч покажет. Ему же и список составь – всех своих людей, воев.

– Да вот он, список, – молодой человек с готовностью достал из-за пазухи свернутую в трубочку грамотку, поднявшись с лавки, протянул князю с поклоном. – Самолично для тебе писал, пресветлый княже!