Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

Примостившийся рядом, на лавке, юркий рыжеволосый парень с хитрым выражением лица вел себя довольно странно: то наглел, ухмылялся, всем своим видом показывая, что этот важный господин для него – никто, а то, наоборот, сникал, отводил глаза, словно бы вспоминал о своем подлом происхождении.

Пан воевода, впрочем, не обращал на него особого внимания, задумчиво вертя в руках шахматную фигурку.

– Так язм и говорю, господине, что теперь делать-то? Воины твои дружка моего подстрелили… лечить бы надобно, – осторожно промолвил рыжий.

Пан Краян презрительно усмехнулся:

– Нечего было твоему дружку высовываться, на рожон лезть! И приказчика пришлось из-за вас на тот свет отправить.

– Так стрела-то, откуда ни возьмись, сама прилетела! А люди мои тихо сидели… так они говорят.

– Ага, говорят! Как же они приказчика-то приманили?

– Да он сам на них вышел. Случайно. Каряка как раз Пахома перевязывал, а тут, за ручьем – этот. Хорошо, не растерялся Карятко-то – лук схватил…

– Ладно, пес с ними, пан Охрятко, – воевода махнул рукой и, зябко поежившись, поинтересовался, не передал ли «пан Урдюй» еще что-нибудь?

– Не, не передавал, – покачал головой Охрятко. – Велел только пайцзу тебе, боярин, показать: я и показал. Сказывал – скоро совсем они тут будут. Возьмут град – потом все расчеты.

– Потом, потом, – поднявшись с кресла, пан Краян злобно сверкнул глазами и выругался. – Пся крев! Сначала еще город взять надобно… Впрочем – при такой-то обороне – возьмут. Ну? Что смотришь? Еще что-то от меня надобно?

– Надобно, господине, – соскочив с лавки, посланец Орда-Ичена на всякий случай поклонился. – Третьего дня девку одну на базаре встретил… знакомую.

Воевода приподнял левую бровь:

– Что значит – знакомую?

– Так, раньше знались.… Может, конечно, и показалось… а вдруг выдаст?

– Кому? – громко расхохотался пан. – Кому тут до тебя дело-то?! Разве что – мне, да и то – не до тебя, а до Орда-Ичена-герцога.

– И все равно, – холоп упрямо набычился. – Нет ли у тебя, господине, на базаре знакомых хороших. Таких, чтоб весь город знали.

– Весь город…

– Ты помоги только, – взмолился рыжий. – А я уж, господине, с парнями моими, любую службу сослужу… не только Урдюю-хану, но и тебе. Да и как татары явятся…

– Пшел, – сквозь зубы просипел пан Краян, которому ужас как надоело уже якшаться с простолюдином.

Эх, кабы не татары, верней – не злато татарское… Ага – и сгинул бы без татар в нищете! Не-ет, не протянул бы… и землицы б не прикупил, и рабынь, и цепь вот эту. Богатство – оно всегда в цене, а уж каким образом добыто – то дело десятое. Этот еще глупый холоп… не мог, что ли, и татарский герцог кого-нибудь поприличней послать? Или – не счел нужным?

– Ухожу, ухожу, господине… – кланялся от дверей рыжий.

Не-ет, не так уж он и глуп, скорее – вид делает. А вот людишки его, м-да-а-а… На стрелу напоролись, приказчика убили… вынуждены были убить.

– Ох, и людишки ж у тебя, – не сдержался пан. – Неловкие.

– Зато я, господине, ловок. И, коль будет у тебя в чем нужда… даже и при татарах – ты только молви.

Ах, не глуп рыжий, не глуп – ишь как все обсказал.

– На рынке один человечек есть, Франческо Гати, из Падуи, его все Итальянцем кличут. Черный такой, словно ворон, нос крючком. Красками торгует, тесьмой…

– Понял тебя, господине, – Охрятко склонился еще ниже. – Мне как раз синяя краска нужна…

– Скажешь, что от меня…

– Благодарствую!

– И дашь грош, а лучше – два.

– Так и сделаю, господине. А то ведь, не ровен час, девка-то про меня вспомнит!

– Да нужен ты кому!

Воевода расхохотался, показав крепкие, желтые, словно у лесного хищника, зубы.

Выйдя во двор, Охрятко миновал ворота и, убрав с лица глупую холопскую улыбку, деловито зашагал к рынку. Мартовское голубое небо накрывало город опрокинутой монгольской чашкой, в воздухе пахло весной, на крышах уже стаял весь снег, лишь жались еще по углам чернеющие сугробы, около многочисленных луж дрались промеж собой воробьи, стаи перелетных птиц, радостно крича, тянулись с далекого юга.

А в городе поселился страх – неисчислимые монгольские полчища – «проклятые татарове» – находились уже совсем рядом и вот-вот должны были обрушиться на несчастный город. Об этом все знали, судачили. Кто мог – тот уже убежал. А многие оставшиеся – надеялись. В конце-то концов – Вавельский холм – высок, крепостные стены – крепки, ворота надежды, а защитники – храбры. Что еще надобно для победы?

Итальянца рыжий искал недолго – показали сразу, как только спросил про тесьму да краски. Действительно – похож чем-то на ворона – нос кривой, волос – черный. Вот только столковаться с ним оказалось не так-то просто – польского языка Охрятко практически не знал, итальянский – какой-нибудь там диалект – тем более. Пришлось знаками объясняться, да и многие русские слова все же походили на польские – догадаться можно было.

– Девка, понимаешь, девка! – спрятав в котомку только что купленную синюю краску, изгой изобразил руками в воздухе женскую фигуру. – Волосы черные, как у тебя, глаза – большие, светлые. Красивая, да-да, очень.

Конечно же, воеводе Охрятко солгал – ну, чем бы смогла навредить ему Полинка? Да ничем, даже если узнала бы. Другое дело – сам холоп. Коли уж Полинка здесь, в Кракове – а он знал это почти что наверняка – так почему б не воспользоваться, не отомстить за те грабельки? За изгойство свое… Почему бы и нет? Раз уж есть такая возможность. Найти б только… Может, ведь и отыщется девка.

– Не, не, не боярыня, так… купчиха или того хуже… Ну, такая… как тебе сказать… Полинка ее звать, понимаешь? По-лин-ка. Не, не полька – из смоленских земель, русская, русинка. С приказчиком купецким к вам убежала.

– По-лин-ка? Приказчик? – торговец, наконец, начал кое-что понимать, и Охрятко поспешно вложил ему в ладонь еще один грош.

– Грацие, синьор, грацие! Дзенкую бардзо, пан. Полинка? Русина? О! Уж не Болеслава ль приказчика невеста? Да-да, он свою невесту откуда-то из русских земель привез, хвастал. Она здесь часто бывает. Да, очень красивая юная пани… повезло этому Болеславу, повезло… Хотя, что это я? Как раз и не повезло – говорят, его недавно убили. Он ведь ополченец, так во время вылазки не уберег себя от татарской стрелы. Ох, уж эти татары.

Охрятко замахал руками:

– Постой, постой, не тараторь так. Болеслав – это муж, это понял. Убили его – да. А где они жили, живут? Где дом… изба – понимаешь? Хата? У монастыря? Ну, это я понял… Так монастырей тут у вас много. Как-как? Домини… домини… черт-те что! Не понять. Да ты рукой, мил человек, покажи! Ага, ага, понял… дальше уж там поспрошаю.

Только лишь к вечеру вернулся рыжий шпион на постоялый двор близ Флорианских ворот, где его давно дожидались прибывшие на подмогу подельники – Каряка и раненный стрелой в руку Пахом. Дождавшись, обрадовались, набросились с расспросами: