Михаил Ланцов - Полковник Империи

Тихо и без привлечения лишнего внимания в Штормград был скрытно переброшен особый лейб-гвардии Механизированный полк со всей своей материальной частью. Скрытно. Благо, что и людей, и имущества в полку было не так чтобы и сильно много. Вот и завозили частями и по ночам. Разгружали и сразу распихивали по углам, дабы не допускать открыто наблюдаемой концентрации.

Последним прибыл сам Меншиков. Вроде как по хозяйственным делам. С супругой, что примечательно. Та после прибытия на вокзал сразу отправилась в замок, а он задержался. Формально – чтобы пообщаться с руководством железнодорожной станции о делах логистических и организационных. Всё-таки важный прифронтовой железнодорожный узел. Фактически же для беседы с командующим Северным фронтом – Ренненкампфом – в приватной обстановке. Он также находился в Штормграде – инспектировал верфи, где строились десантные боты и бронированные катера для нужд фронта. Им давно требовалось пообщаться. Приватно. Не привлекая внимания и лишних ушей, каковых вокруг них постоянно крутилось великое множество. Вот и воспользовались моментом.

– Ну и кашу мы с вами заварили, – усмехнувшись, произнёс Ренненкампф, вроде как здороваясь.

– Согласен. Мне тоже больше нравится рагу. Каши слишком пресные. Но что было под рукой, то и заварил.

– Ха! Занятно. Вы разве не знаете, что с лёгкой руки Алексея Алексеевича между Юго-Западным и Северным фронтами началось негласное противостояние.

– ЧЕГО?! – ошалело воскликнул Меншиков.

– Успокойтесь, Максим Иванович, – усмехнувшись, махнул рукой Ренненкампф. – Что вы, право дело? К этому давно шло. Вот – прорвало. Вашими стараниями, к слову.

– Поясните? Какое такое может быть противостояние в разгар войны?

– Вы, я полагаю, знаете, что в Генеральном штабе последние несколько десятилетий доминирует учение генерала Драгомирова. В каких-то отдельных аспектах оно даже интересно. Но очень небольших. Хуже того. Все попытки хоть как-то изменить положение вещей натыкались на глухое противодействие достаточно значимой и представительной группы генералов. Да и часть великих князей в том немало способствовали.

– Это мне известно, – кивнул Максим.

– Все переменил ваш рейд в Восточной Пруссии. Сухомлинова ведь сняли не просто так. После того как ваш журнал боевых действий стал достоянием общественности, начались волнения умов. Он лёг на очень благодатную почву. С одной стороны, в армии хватало людей, недовольных текущим положением дел. С другой – великий князь Николай Николаевич младший был обижен на Сухомлинова из-за того, что тот постоянно вмешивался в его дела.

– Его сделали обычным козлом отпущения, – кивнул Меншиков.

– Да, – кивнул Павел Карлович. – И громче всех требовали расправы те, кто сами же и участвовали в делах, вменённых Владимиру Александровичу в вину. Сняли его. Заменили. Но на этом ничего не закончилось. Лавина уже начала сходить. Все те, кому раньше затыкали рот, стали открыто высказывать своё мнение. Ведь вон – сам Главнокомандующий их поддерживает. Но это всё оставалось на уровне дискуссий. Опасных, острых, но дискуссий. А потом вы отправились во второй рейд…

– После которого прошла чистка, – задумчиво отметил Максим Иванович.

– Именно. И по странному стечению обстоятельств под удар попали многие рьяные сторонники доктрины Драгомирова. Это привело к тому, что силы уравнялись. И стали… Хм. Как бы точнее выразить? Собираться вокруг двух центров.

– Поляризоваться, – не думая, брякнул Меншиков.

– Что, простите?

– Этот процесс называется «поляризация».

– Хм. Пусть так, – немного удивлённо глянув на своего визави, Ренненкампф продолжил: – Штаб Северного фронта оказался центром так называемой «молодой школы», а Юго-Западного – «старой». После того как начались переводы и ротации, я постарался взять это всё под свой контроль. Связался с Брусиловым. Но понимания не нашёл. Он не видел в том проблемы.

– Говорили с Ивановым?

– Да. Но всё так же – безрезультатно.

– Предсказуемо, – горько усмехнулся Максим. – В чём выражается это противостояние?

– Первым звоночком стало поведение Алексея Алексеевича при моём наступлении в Чехии. Он ведь специально затянул с помощью. Ему даже наступать не требовалось. Просто связать австрийцев боями. Усилия минимальные. Но он этого делать не стал. И они смогли отойти в полном порядке, сохранив тяжёлое вооружение. Я доложил об этом императору, но…

– Он ничего сделать и не сможет, – перебил Ренненкампфа Меншиков.

– Почему?

– Павел Карлович. А что ОН может сделать? Вот серьёзно? Погрозить Брусилову пальчиком? М-да. Как не вовремя всё это. Разведка ничего не показала интересного?

– Нет, – покачал головой генерал.

А Максим Иванович призадумался. О «Брусиловском прорыве» слышали, наверное, все. Его традиционно считают самым значимым успехом русского оружия в годы Первой мировой войны. Но всё, как обычно, оказалось не так однозначно.

Алексей Алексеевич Брусилов был самым типичным генералом-февралистом. То есть противником империи и сторонником республиканских, революционных преобразований. Он оказался одним из тех столпов, на которых стояла Февральская революция. Без его деятельной поддержки её бы просто не получилось. Да и с «Октябрём» он оказался на короткой ноге. Например, в 1919 году его сын добровольно вступил в РККА, получив под свою руку целый полк [7] Алексей Алексеевич Брусилов-младший прокомандовал полком РККА недолго. Попал в плен к «дроздовцам» и был повешен. . Сразу. Вот так взять и дать генеральскому сыночку целый полк? Странно, но ладно. Однако в 1920 году отец последовал за отпрыском. И не просто так, а начав активно агитировать офицеров вступать в РККА. Именно он выступил с печально известным воззванием к офицерам армии барона Врангеля. Им было обещано, что тем, кто сдастся добровольно, будет дарована жизнь и свобода. Некоторые поверили авторитету военачальника и сдались. Почти всех их казнили без суда и следствия…

Тот ещё субчик.

Почему он так поступал? Сложно сказать. Правление Николая II отличалось не самой здравой внешней и внутренней политикой. Был ли Брусилов чем-то недоволен или стремился к какой-то личной выгоде? Неизвестно. Но факт есть факт. Предал. Его телеграмма с поддержкой отречения стала очень тяжёлым ударом для императора. Она показала, что монарх не может опереться для подавления бунта на войска самого сильного и значимого Юго-Западного фронта. Конечно, Брусилов был не единственным в партии изменников. Но поддержи он императора в тот момент – всей той кровавой каши могло и не закрутиться. По сути он выступил соломинкой, сломавшей хребет верблюду.