Руслан Агишев - Непосланный посланник [litres]

Сделав еще несколько шагов, я самым натуральным образом споткнулся. «Бляха-муха, ну это уже не смешно!» На третьем плакате был изображен серьезный врач, читающий какой-то журнал. Но взгляд мой был направлен совсем не на него, а на совершенно безумную по своему содержанию надпись: «Подписывайтесь на медицинские журналы на 1941 год». «Что это за цирк? Розыгрыш, что ли?» Я растерянно огляделся по сторонам, но не обнаружив ничего из ряда вон выходящего, вновь уставился на этот плакат. «Совершенно новый. Не замызганный. Словно вчера только напечатали… Б…ь, вот только в штаны еще осталось наделать».

Мочевой пузырь вновь дал о себе знать, и я чуть согнувшись поковылял в сторону обшарпанной двери в конце коридора, на которую мне показала медсестра. Прямо за дверью меня ждало еще одно испытание – тщательно покрашенное противной зеленой краской дощатое сооружение, известное в народе под названием туалет типа сортир.

«1941 год… Старинные часы у доктора… Больница с туалетом на улице… Б…ь, что это все такое?» Кое-как взобравшись по ступенькам, я открыл дверь туалета и оказался внутри. «Ядреный духан, хотя и чисто… А что это у нас тут такое?» О чудо, на стенке в аккуратно прибитой коробочке я обнаружил пачку нарезанных газетных листочков, видимо, давнего предка туалетной бумаги.

«Ну-ка, ну-ка, что там нам скажет деревянный интернет?» Присев, я взял тоненькую пачку и быстро ее пролистал, к своему удивлению, не обнаружив среди бумажных листочков ни единой фотографии. Больше того, попадающиеся мне на глаза статьи были какие-то странные: «С прогульщиками и лодырями работу не ведут», «Стахановцам не создают нормальных условий на трелевке», «Культурно-массовая работа в загоне» и так далее, и тому подобное, посвященные каким-то экономическим вопросам и ни слова не было о политике. «Правдист – печатный орган райкома ВКП(б) и райисполкома?! Март 1941 года? Архив, что ли, какой порезали?» Мой мозг все еще пытался отыскать какое-то логическое объяснение всем этим диким то и дело всплывающим фактам и явлениям и совершенно отказывался воспринимать очевидное. «А что, чистили свои запасники, чердаки, подвалы. Не выбрасывать же? Сдавать макулатурой – это копейки, а так несомненная польза! Точно… Ну кто в здравом уме сейчас будет так писать? В колхозе “Красный уссуриец” Шандова Дарья Ульяновна, доярка МТФ, решила добиться права участия на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке».

Я снова и снова мял газетную бумагу, всматривался в дату издания, ее наименование. «Но ведь как новая. Если бы газета эта столько лежала в какой-то кладовке, то сейчас бы напоминала скорее наждачную бумагу, чем собственно саму газетку».

Но окончательный удар по моей еще державшейся картине мире нанес странный персонаж, встретившийся мне уже на улице.

– Эй, щегол, курить есть? – из-за открытой двери туалета на меня с нехорошим прищуром смотрела щербатая харя (другого слова было просто не подобрать для этого отталкивающего, покрытого крупными оспинами лица с золотой фиксой на месте одного из передних зубов). – Что зенки лупим? Курить, говорю, бар?

«Ба, Сенька Чалый из фильма “Ликвидация”! Охренеть!» Конечно, встретившийся мне субъект оказался лишь очень похожим на него. Эта та же самая гнусавая и наглая речь, растянутая майка с накинутым на плечи широченным пиджаком, шикарные яловые сапоги. Словом, на меня смотрел какой-то уркаган из довоенных годов.

– Че замер как статуя? – ловкие пальцы опытного карманника быстро прошлись по моему телу, как и ожидалось, ничего не найдя. – Пустой, – с явным сожалением протянул мужичок и неожиданно дал мне подзатыльник, отчего я чуть не слетел со ступенек. – Канай отсюдова.

Отойдя к стене больницы, я почти с минуту приходил в себя. Окружающая меня реальность, от которой я с таким упорством открещивался, все настойчивей и настойчивей окружала меня, не оставляя мне никакого выхода. «Это не мое тело… и не мое время. И не сон, и не глюк… Все слишком реально. Боль, запахи дерьма, звуки».

Вдобавок со стороны дороги, обдав меня волной пыли, пролетел старинный кургузый грузовичок без дверей. Опознать эту рабочую лошадку сороковых и пятидесятых годов было нетрудно, благо фильмы о войне в последние годы крутились почти по всем каналам с завидной регулярностью. Это была знаменитая полуторка – ГАЗ-АА, верой и правдой служивший во время Великой Отечественной войны и советским и немецким войскам.

«Все! Хватит! Мне нужен календарь. Должен же быть в этом здании календарь?!» Хлопнув дверью, я ворвался в коридор и быстро пошел в сторону видневшегося стола с бумагами, за которым кто-то сидел.

Однако когда до стола и висевшего над ним куска бумаги, очень напоминающего календарь, осталось всего ничего, откуда-то со стороны мне наперерез бросился комок чего-то темного.

– Митий, Митий! – раздался оглушающий радостный детский визг, и в мою ногу кто-то с силой вцепился. – Митий плишол! Митий плишол!

Это была девчонка лет четырех со смешными торчащими в разные стороны косичками, крепко обнимавшая мою ногу и что-то лопотавшая. «Что это у нас за чудо такое?» Едва отцепившись от ноги, взъерошенное чудо тут же полезло ко мне на руки, где и с удобством устроилось.

– Баба, баба! – вновь закричала девчонка в сторону моей палаты, откуда, собственно, она пулей и вылетела. – Моти, Митий плишол!

«Значит, Митий, то есть Дмитрий, это я. Хорошо, хоть имя родное… А вот это, по всей видимости, и есть баба! Ни хрена себе! У такой точно не забалуешь». Из той же палаты неторопливо выходила аскетичного вида старушка в темном платке с таким тяжелым взглядом, что мне сразу же дико захотелось куда-то спрятаться от такого взора. Она не просто смотрела, а словно обвиняла в чем-то и тут же судила.

– Все так и молчишь молчуном, – угрюмо окинув взглядом, она даже не спросила, а, скорее, констатировала факт моего молчания. – Дурья башка… Думала, хучь дохтур тебе поможет. Собирайся давай, поедем назад. Хватит тут бока отлеживать.

«Ни хрена себе встреча горячо любимых родственников с больным!» Я уже было хотел что-то замычать в ответ, как меня опередил стоявший рядом главный врач.

– Ну что вы, бабуля. Куда он сейчас поедет? Вон посмотрите на него, желтый еще весь, – доктор махнул на меня рукой, словно на тяжелобольного. – Ему еще лежать и лежать, молочко со сметаной кушать. А с усиленным питанием мы его быстро на ноги поставим.

– Молочко со сметаной? – вдруг взъярилась бабка, словно сказано было что-то крамольное и оскорбительное. – Откуда?! С хлеба на воду перебираемся. В огороде вона не скошено, не вскопано. А эта орясина здесь на пуховых перинах почивать вздумал. Ну, подумаешь, тюкнуло его телегой. Чай, руки-ноги целы, а на башке-то се заживет, – врач аж с такого наскока сухонькой бабули отступил назад. – Приседатель уж третий день к нам как на работу ходит, все про Митьку спрашивает – когда да когда тот выйдет? Я, говорит, вам потом зерна выпишу для курей, соломки на избенку… Ты, мил человек, давай-ка выпускай Митьку. Да документ нам какой нужно сладь, чтобы вопросов ни у кого не было.