Андрей Кокоулин - Точка

— Что нормально?

Искин не знал, как реагировать. Он зашарил глазами по салону, по затылкам впереди сидящих пассажиров. За окнами текла Пфальц-штросс, игольчатые купола собора Либкнехт-Морау желтели впереди. Пальцы Стеф легко сжимали Искину коленку. В боку, в груди, везде, где его касалась недавняя пациентка, становилось тепло.

Соблазнение в омнибусе, подумалось ему. Избитый сюжет. Кто кого соблазняет только? И не глупо ли будет пересесть?

— Старики любят молоденьких, — сказала Стеф, и ее пальцы поднялись по ноге чуть выше. — Мы изучали это на уроках. Так им кажется, что они все еще молоды. Lebensgefühl. Острое ощущение жизни.

— Я не старик, — сказал Искин, чувствуя томительное шевеление внизу живота, — мне едва за сорок.

— Не, — сказала Стеф, поворачиваясь и всем телом словно истираясь об Искина, — это уже ого-го. Это как раз.

Она улыбнулась. Ее карие с желтым ободком глаза шаловливо искрились. Пальцы поднялись еще выше, зацепив мелочь в кармане.

Омнибус затормозил.

— Кронцпринц-Палас.

— Все! — сказал Искин, отстраняя девчонку от себя. — На этом и остановимся. Мне не надо…

Рука Стеф на излете все же задела участок брючной ширинки, и он на мгновение испытал тот самый lebensgefühl.

Пришлось выдохнуть.

— Ты рассказывала мне о Грегане.

— Знаешь, — сказала Стеф, щуря левый глаз, словно прицеливаясь, — я могла бы пожить у тебя. Мы поместимся.

Этот переход с «вы» на «ты» сбил Искина с толку.

— Что?

— Мне много не надо, — сказала девчонка. — Я очень домашняя на самом деле. Я буду ждать тебя по вечерам. А концентрат и жилье я отработаю. Мне не трудно. Если у тебя, конечно, нет другой девушки.

— А Баль? — Искин почему-то не выловил в голове никакого другого вопроса.

Стеф фыркнула.

— Баль меня просто купил на ночь.

— Я не про то, — сказал Искин, морщась. — Отто мне друг.

— И что?

— Нет, это все не то. Это не про Баля и не про что другое. Я просто не могу.

— Ты все-таки извращенец? — огорчилась Стеф.

— В мои времена это называлось порядочностью, — Искин проводил взглядом колонны театра на Кепнин-аллее. — Есть вещи, которые я не могу себе позволить.

Девчонка вскинула брови.

— Почему?

— Потому что потеряю часть себя.

— Как можно потерять часть себя? Я же не собираюсь тебе ничего откусывать.

Искин грустно посмотрел на Стеф. Неужели она всерьез? Бедная глупая девочка! Что у нее в хорошенькой голове? Не куклы же.

— Кого ты видишь? — спросил он.

— В смысле?

— Опиши меня.

— Вижу доктора, — неуверенно сказала Стеф.

— Еще.

— Невысокого человека, — сосредоточенно хмурясь, она изучила Искина целиком. — Старого. Немножко повернутого на юнитах. Чуть-чуть седого.

— Хорошо. Что во мне тебе нравится?

Стеф улыбнулась.

— Это просто. Ты — добрый. Раздражительный, но совсем не злой. Я это сразу заметила. Баль, он странный, как будто промороженный вместе с рыбой, которую он возит, а ты — другой. Таких людей мало в городе, ты знаешь? Здесь все или злые и расчетливые, как Греган, или совсем никакие, будто пустые.

— Это не так, — возразил Искин, — но хорошо, ладно. Это годится. Первое. Я добрый. Можешь добавить что-нибудь еще?

Стеф задумалась.

— Ну, ты не жадный. Наверное, помогаешь людям, лечишь их бесплатно. Умеешь дружить, если уж кто тебе друг, то он друг. Даже если обманщик.

Искин кивнул.

— Достаточно. Так вот, если бы я за миску каши и место в комнате и в постели стал требовать с тебя интимных услуг, то, поверь, очень скоро я превратился бы в подобие твоего Грегана или кого похуже. Понимаешь? И лечить бесплатно я тоже перестал бы. Считал бы марки и складывал их под матрас. И Баля сдал бы вместе с тобой санитарной службе, считая, между прочим, что оказываю и ему, и тебе неоценимую услугу. Когда по минутной слабости или исходя из обстоятельств ты делаешь то, что вызывает внутреннее сопротивление, получается, ты всегда отступаешься от самого себя, теряешь что-то важное, что-то, что потом вряд ли получится восстановить. Так-то вот.

Омнибус повернул на Боннхаум-штросс.

— Просто такие люди, как ты, редко встречаются, — сказала Стеф. — Если ты, конечно, не извращенец. Извращенцы, знаешь, тоже разные бывают. Иногда совсем безобидные. Ты вот у меня — третий. Нет, — мотнула головой она. — Четвертый.

Прозвучало настолько двусмысленно, что Искин улыбнулся.

— Все-таки расскажи про Грегана.

— А что Греган? Кэти вернулась, и Греган сказал, что я следующая. В том смысле, что вечером состоится мое торжественное посвящение. Ну, ты понял.

— Я понял, — сказал Искин.

— Вот, — сказала Стеф. — Меня заперли, но я сбежала.

— Заперли?

— Ну, не совсем. Я же еще должна была работать. Что им деньги-то терять? Семьдесят пфеннингов, ой, грошей с каждой марки! То есть, семь марок с десяти! Прикинь? Греган паспорт и фолькс-карту сразу отнял. Понятно, что даже с клиентом я без них никуда не уеду. Чтобы за какую-то девчонку без документов вписаться, это надо совсем дурачком быть.

— Как Баль?

— Пф-фы! — фыркнула Стеф.

— Значит, как я? — спросил Искин.

— Ну, почти. — Лицо девушки стало задумчивым. — Но я бы с тобой все равно не осталась. Если только на месяц или на два. Ты добрый, но какой-то… Как заевший механизм. Проржавевший. Ты бы к морю не поехал. А мне хочется к морю.

Интересно, подумал Искин, проржавевший механизм. И поглядел в окно.

Омнибус делал поворот, за которым, через триста метров, ему предстояло выходить. Штильплац-штросс. Многогранными сине-стальными кристаллами на фоне белесого неба посверкивали башни делового района.

— Знаешь, — сказал Искин, — ты чересчур наблюдательна. Здесь мы расстанемся.

Он поднялся и, ухватившись за поручень, двинулся к передней двери.

— Эй! А я? — крикнула Стеф.

Мальчишки оглянулись на нее.

— Выйдешь, где хочешь. Омнибус делает кольцо, — сказал Искин.

— А когда вас ждать?

Искин вздохнул, ощущая, как заинтересованно смотрит на него в зеркало заднего вида губастый водитель. Думает, наверное, о нем, как о старом козле, подцепившем бедную девчонку из карантинного квартала.

А, может, думает, как ему повезло — молодая, симпатичная, готовая на все ради нескольких марок.

— По-моему, мы ни о чем таком не договаривались.

— А утром за завтраком?

Искин закашлялся.

— Штиль-плац-штросс, — объявил водитель.

Двери с шипением открылись.

— Жди меня после шести, — сказал Искин.

И вышел.

Весь короткий путь до Декстра-гассе, небольшого ответвления от Штиль-плац-штросс, он мысленно прогонял утренние события через собственный параноидальный детектор. Баль ладно, Баль сам по себе ходячее недоразумение. Но девчонка. Стеф. Стефания.

Зачем ей я? Случайно ли она появилась в моей жизни? Ах, если предполагать, что хайматшутц каким-то образом определили его местонахождение…