Computers - Computers - Как один день - 1-5 книги

Тэкту внимательно наблюдал, и, когда усвоил, повторил мои движения. Не прошло и пяти минут, как он уже плавал кролем, хотя и сбивался иногда на прежний «дикий» стиль. Наконец, наплававшись, мы вылезли на песок, и, надев набедренные повязки, побежали к дому, да и пора было – вставало солнце, и к реке, помахивая берестяными ведрами, направлялась стайка девушек. Я взглянул на них – и замер. Впереди шла девушка среднего роста, с очень светлыми, почти белыми, волосами. Круглолицая и румяная, со стройной фигурой и маленькими босыми ногами, она весело смеялась и разговаривала с подругами, но, проходя мимо нас, они все замолчали, а девушка, приковавшая к себе мое внимание, бросила на меня один только взгляд своих ярко-синих, с зеленоватым оттенком, глаз, покраснела и потупилась. Они уже прошли, а я все стоял и смотрел ей вслед, не в силах отвернуться.

Тэкту толкнул меня кулаком в бок:

- Что, хороша? Это Кунья, внучка Пижму. Смотри, брат, не упусти! Ее многие из соседних поселков хотели бы заполучить в жены. Наши, как ты знаешь, по обычаю не должны жениться на своих, но ведь ты – сын Дабу, тебе можно! – и, расхохотавшись, он снова ткнул меня в грудь кулаком. С трудом отвернувшись, я пошел за ним, но все время оборачивался, пытаясь найти глазами среди других девушек светловолосую Кунью.

* * *

Когда мы пришли домой, все уже проснулись. Гунда суетилась у очага, подбрасывая в огонь сухие сучья. Отверстие в крыше было открыто, и дым очага поднимался вверх. Усевшись на нары, я смотрел на мать. Она, оглянувшись на меня, бросила свою работу, подбежала, села рядом и, обняв, крепко прижалась к моей груди, повторяя:

- Уоми, Уоми!

- Что ты, мать? – ласково спросил я, испытывая странную нежность к этой, в сущности, почти незнакомой мне женщине. Но это была моя мать, и я это чувствовал всем своим существом.

- Уоми! Уоми! Мне казалось, что это сон. – И она все гладила мои мокрые волосы и широкие плечи.

- Мать, не бойся, я – не сон, я никуда не исчезну! – и я засмеялся. – Давай лучше поедим.

Нехотя оторвавшись от меня, Гунда вернулась к очагу и стала раскладывать на углях пойманную вчера рыбу. Все, включая и старого деда, которого звали Аза (он был кем-то вроде дяди покойного Суэго), стали подходить к огню. Каждый вытаскивал палочкой из раскаленных углей рыбу, которая ему приглянулась, и приступал к еде. Рыба была в чешуе – так она равномернее прожаривалась и меньше обгорала, а чешуя легко сходила с испеченной рыбы. Внутренности были вычищены еще вчера, но, если бы рыба была свежей, ее жарили бы вместе с потрохами – при этом она получалась более сочной и вкусной.

За едой Тэкту рассказал, что, когда я уже спал, в Ку-Пио-Су вернулась охотничья партия, они принесли убитого оленя и несколько уток, подстреленных на лесном озере, а рыбаки вчера поймали много рыбы. Еды хватает, и сегодня назначен пир в честь возвращения Уоми. Все хотят посмотреть на меня и снова послушать мои рассказы – вечером Гунда не разрешила меня будить.

Быстро поев, мы выбрались из хижины, и оказались в центре большой толпы, но, в отличие от вчерашней, в ней было много взрослых бородатых мужчин – они вернулись с охоты и рыбной ловли, которые продолжались до позднего вечера. Я вышел на середину и поклонился всем.

- Люди Ку-Пио-Су! – сказал я. – Уоми вернулся. Он не забыл свой поселок и своих друзей. Он будет жить с вами, как раньше. Примите его к себе!

- Принимаем! Конечно, принимаем! Ты наша кровь, наша родня! – послышались выкрики. Из толпы вышли четверо могучих мужчин – братья покойного Суэго. Они по очереди подошли ко мне, крепко обнимая и похлопывая по плечам.

- Уоми! Наш Уоми! Говорят, сам Мадру вчера признал тебя сыном Дабу! Это правда? – спрашивали они. – Расскажи, как ты жил?

Мы все уселись на траву, и я должен был снова и снова повторять вчерашние рассказы. И опять неподалеку от нас сидел слепой Ходжа и внимательно слушал.

Между тем, на площади около землянок, женщины и дети раскладывали костры, готовясь жарить мясо оленя и рыбу.

* * *

Когда жаркое поспело, все расселись у костров и принялись за еду. Я ходил между пирующими и подсаживался то к одной группе, то к другой. Мне подавали лучшие куски мяса, наливали в рог перебродивший мед с водой и соком лесных ягод. Каждый норовил похлопать меня по плечу, сказать несколько дружеских слов, а я продолжал рассказывать, как жил у чужих, как плыл на лодке обратно, и как принял меня Дабу.

Потом послышались глухие звуки бубна, и все замолчали. Ходжа, сидя на медвежьей шкуре посередине круга пирующих, запел новую, только что сочиненную песню. Он пел, как я родился, как рос, как старики решили изгнать меня и бросили в лодку, как река несла меня и вынесла на берег. Он рассказывал, как я жил с чужими, как звала меня мать, и как я решил вернуться. Отдельная песнь была посвящена моей встрече с Дабу, его душе, и возвращению в родной поселок.

Песни Ходжи были частично рифмованной прозой, а его звонкий высокий голос далеко разносился над рекой. Время от времени певец замолкал, и тогда кто-нибудь подносил ему рог с медом, он выпивал, и песни продолжали звучать.

В середине праздника я заметил группу девушек, сидевших у одного из костров. Там была и Кунья. Сидя рядом с Наей, моей сестрой, с которой, видимо, они дружили, она время от времени шептала ей что-то на ухо, поглядывая в мою сторону. Я никогда не верил в любовь с первого взгляда, но, изредка встречаясь с Куньей глазами, не мог оторвать от нее взор, пока она сама не отворачивалась, и чувствовал, как между нами словно протягивается тонкая незримая нить. А может, это так подействовал на меня хмельной мед, которого я выпил слишком много?

Наконец, пир подошел к концу. Пирующие постепенно расходились по своим хижинам. Возле входа в дом меня догнала Ная.

- Брат, знаешь, Кунья все время расспрашивала о тебе. Повезло тебе, она лучшая девушка в Ку-Пио-Су!

- Ну, что ты, сестренка! Это просто так, наверное… Ходжа такого наговорил про меня!

- Нет! Вот увидишь, это не просто так! Ее многие сватали из других поселков, но она никому не сказала «да», а Пижму всем отказывает.

- А мне, конечно, отказал бы тем более. Ты же знаешь, как он меня «любит».

- Подожди, Уоми, все еще изменится, вот увидишь!

- Ладно, только ты скажи Кунье, чтобы она тоже подождала. – И я рассмеялся.

- Она будет ждать тебя хоть всю жизнь! – неожиданно серьезно и торжественно ответила Ная.

* * *

Лежа в хижине, я думал о Кунье. Она была сиротой – ее мать умерла от горячки после того, как родила дочь, а отец утонул на озере во время рыбной ловли, когда поднялся большой ветер, и она росла в семье деда. Пижму был угрюмый, вспыльчивый старик громадного роста (хотя и пониже меня), его не любили и боялись в поселке. Он был вторым после Мандру на совете стариков, и сам Мандру нередко прислушивался к его мнению. В свое время Пижму говорил старикам, что надо сжечь меня на огне, но голоса на совете разделились, и в конце концов меня решили отдать на суд реке.