Владимир Малыгин - Лётчик

Как-то слишком уж у меня всё за уши притянуто. Там надеюсь, тут надеюсь, а где уверенность-то?

А нет её. Только сейчас отчётливо это понял. Ни в чём я не уверен, зыбко всё. Зная неповоротливость и косность мышления государственной машины…

Тут же мысли перескочили на главное. На деньги. Почему? Просто подумалось, что с ними мне и жить было бы проще, и многие дела можно быстро решить.

Только где ж их взять-то, деньги эти? Да-а, день сегодня у меня явно неподходящий для будущего планирования. Или для планирования своего будущего. Так оно вернее звучит. Потому что отчётливо понял, что грабить банки я не смогу. Не хватит у меня на это ни сил, ни совести. Если бы это было так просто, банков бы давно не было. И медвежатник из меня, как из… Лучше промолчу кто, а то совсем расстроюсь. Экспроприировать богатых? Кого? Пойти в дом к какому-нибудь губернатору или промышленнику, наставить на него револьвер и затребовать выкуп? Ещё о чёрной маске забыл! Дешёвка какая-то выходит. Все идиоты, один я такой умный! Чтобы такими делами спокойно заниматься, административный ресурс нужен. В энном количестве вооружённых подчинённых. Тогда можно и банки брать, и вообще ни о чём не тужить.

О! Читал где-то, что можно революционную кассу взять…

Реально? Вполне. Если знать, где она именно находится и сколько человек её охраняют. Или курьера на доставке прихватить. Ага. Там лохи одни деньги перевозят, готовые с ними по первому требованию расстаться. Да там такие псы, что порвут тебя, Серёжа, на дальнем подходе, и клочков от шкурки не оставят. Из тебя грабитель точно такой же, как и медвежатник!

Так что? Выхода нет? Лить кровь своих граждан только из-за того, что мне понадобились деньги? Кстати, а на что конкретно они мне понадобились? Если честно? Для спокойной и сытой жизни? Зачем? Где? Останусь в России? Здесь добра долго ещё не будет, и золото будет лежать без толку, создавая опасность для своего владельца. За границей? Если только там… А туда я не собираюсь. Наверное…

Запутался. Мыслей в голове много, и мечутся они в полном хаосе, сшибая друг друга на лету. В голове от такой сшибки колокольный перезвон идёт.

Вот вроде бы и умею кое-что, и знаю что-то, а сделать ничего не могу по зрелому размышлению. Тут или отморозком становиться и крови напрочь не бояться, или… А что или? Через два месяца эта страна медленно покатится под откос, и крови этой прольётся столько… Нет! Не хочу в этом участвовать! И помешать не смогу. Но попробовать помешать нужно, иначе сам себе потом не прощу бездействия!

Застонал от чувства собственного бессилия, даже затылком несколько раз приложился об обитый кожей край кабины. Вот каково это, спокойно жить, чётко зная, что будет со всеми окружающими тебя людьми, с этой страной через несколько лет? Не знаю! И не хочу знать!

То ли в голове от такого энергичного воздействия что-то сдвинулось, но как-то сразу пришли конкретные воспоминания из будущего. Я же знаю, где в городе печаталась революционная газета «Искра»! И где Ленин какое-то время жил… И вроде бы как ещё могу кое-что подобное припомнить. Поможет мне это? Не знаю. Но посмотрю, подумаю хорошенечко, может, что и использую.

— Серж! Ты здесь? А-а, вот ты где. Что с тобой случилось? Тебе плохо стало? Голова?

Андрей забеспокоился. Вот и ему осталось недолго жить. И его добродушным и суматошным в общении московским родичам с их горячими и вкусными пирогами, и совместным чаёвничанием возле пыхтящего пузатого самовара. Стало ещё больнее и горше на душе. Припомнилась давешняя прогулка по городу, разновозрастные парочки, оркестр в городском саду, витающий в воздухе тонкий аромат цветущего жасмина, разномастные магазины и многочисленные лавочки… И злой взгляд грузчика на пристани…

А ведь не просто так он смотрел. Как будто что-то грядущее знал обо мне. Или о таких, как я. Будущий революционер? Или настоящий? А если я ошибся? А если нет? Так пойди да проверь! Кто тебе мешает? Прежняя интеллигентность прежнего хозяина? Так сопли и прожуёшь вместе с державой.

Тяжело спрыгнул на землю, подхваченный под руку Андреем. Облокотился на его плечо, ощутил под курткой твёрдый погон, выдохнул:

— Да. Плохо. На сердце тяжко стало. Ничего, пройдёт. Попить бы мне сейчас чего-нибудь холодненького.

— Ух, как тебя прихватило. Да вон на ящики в углу присядь. Сюда, сюда. И чайник у механиков наверняка не пустой.

Усадил меня, подхватил в руку закопчённую посудину, встряхнул, улыбнулся довольно. Подхватил стоящий тут же гранёный стакан, один из нескольких таких же, нюхнул, проверил чистоту на свет, набулькал доверху. Понюхал ещё раз, попробовал содержимое кончиком языка, протянул мне:

— Пей!

А меня что-то и впрямь ноги не держат. Дрожат, заразы, подкашиваются, всё в сторону норовят завалиться вместе с телом. Хорошо, что сижу. И в голове звенит. Куда это я там собирался? Банки грабить? Золото экспроприировать? Слабак!

Выхлебал воду двумя длинными и жадными глотками, посидел, отдышался. Рядом на те же ящики примостился мой товарищ, поёрзал, не усидел и вскочил на ноги.

— Серж, за доктором послать?

— Куда ты подхватился? Какой доктор! Хочешь, чтобы мне летать запретили?

— А помереть в ангаре, по-твоему, куда как лучше! Так, что ли?

— Не так! Да сядь ты, не мельтеши перед глазами. Знаешь, что мне сейчас открылось? Что война через два месяца начнётся.

А что? Сколько можно в себе всё это держать? Пусть хоть кто-то эту ношу со мной разделит. И почему бы не Андрей? Уж в нём-то я уверен почти как в себе самом.

— Нет, сбегаю-ка я лично за доктором.

— Да не надо никуда бежать. Сядь, я тебе говорю! Всё со мной хорошо, успокойся. Ну? Успокоился? Садись.

Андрей помялся, но всё-таки опустился на прежнее место. Уставился требовательно прямо в глаза, смотрит, не отрывается.

— Да что ты смотришь так пристально? Что ты там увидеть хочешь? Сумасшедший я или нет?

— Ну-у, — протянул мой друг, на какой-то краткий миг вильнув взглядом.

— Вот тебе и ну. Откровение мне было…

После этих слов Андрей откровенно и скептически хмыкнул.

— Да, откровение. В конце июня в Сараево убьют герцога Фердинанда, что и станет предлогом для начала войны, а в самом начале августа Германия объявит войну России.

Мой товарищ так и продолжал молча слушать с той же откровенно скептической улыбкой на лице.

Ну, сказал я ему. И что? Легче мне от этого стало? Да ничего подобного!

Замолчал, просто не зная, о чём говорить дальше.

Посидели тихонько, помолчали. Мухи да слепни только тишину нарушают. Вьются над столом да на нас пикируют. Это здесь, в ангаре. А на аэродромные шумы за брезентом мы как-то уже и внимания не обращаем. Привыкли.

— Серж, — осторожно, как больному, тихо проговорил Андрей. — Про Фердинанда я не знаю, кто это такой, а вот про нас… У нас же заключён союзнический договор с Францией и Великобританией, забыл? Кто на такую силу напасть решится?