Алексей Янов - Княжич

А я–то умник думал решить боярскую проблему одним кавалерийским наскоком, а тут оказывается, что князь связан по рукам и ногам, реальной власти у него намного меньше, чем у Английской королевы! Там её самостоятельность ограничивают не столько законы, сколько сложившиеся традиции невмешательства в политическую жизнь страны, по крайней мере, такая картинка складывается от просмотра телевизора, а как там на самом деле – доподлинно неизвестно. А в Смоленске первой трети 13 в. всё кристально ясно – князь выступает реальной декоративной фигурой, с полутора сотнями дружинников. Как впоследствии я узнаю, смоленских князей даже изгнали из собственного детинца! По официальной версии в 1150 г. князем Ростиславом Мстиславичем он был передан Смоленскому епископату. Не думаю, что это произошло добровольно, чувствую, здесь не обошлось без нажима со стороны бояр. А теперь смоленский князь со своими дружинниками вынужден жить даже не то что не в Детинце, но и вообще за пределами «окольного города», за городскими крепостными стенами. И, как оказалось, дружина князя – это пшик, по сравнению с объединёнными боярскими дружинами и смоленским ополчением. Хотя сейчас, из–за приключившегося в северо–западных Русских землях глада и мора, баланс сил сместился в пока ещё неизвестную точку и нарушен. Ну а про Смоленск и говорить нечего, тут в моём лице пребывает огромный неучтённый фактор, масштаб которого, потенциально может сравниться с целой бомбой, причём атомной. Хе–хе! Ещё посмотрим, чья возьмёт!

Первого марта, точнее говоря первого бересня, так здесь назывался март месяц, отметили наступление Нового года ( До 1492 года новый год считался с 1 марта, а с 1492 года — с 1 сентября ст. ст. По указу же Петра Великого — с 1700 года новый год начинается с 1 января ст. ст.). Отпраздновали этот праздник скромно, так как уже на следующий день выехали в путь–дорогу, в стольный град! А началось всё с получения из Смоленска давно ожидаемой князем вести.

В тот день, по случаю наступления нового года, князь устроил традиционное застолье, которое, ещё не успевши толком начаться, оказалось прерванным. Я сидел подле князя, когда услышал громкий разговор в сенях. Разговаривали стоящий на страже дежурный десятник Бронислав с каким–то незнакомцем. Князь, прислушиваясь, тоже заинтересовался незваным гостем.

Не прошло и минуты, как дверь в гридницу распахнулась, в проходе появился десятник, а за его спиной выглядывал мужчина лет двадцати пяти. Его одежда была покрыта изморозью и в то же время источала крепкий запах конского пота. Говор в гриднице тут же смолк, все обернулись в сторону вошедших.

– Княже, гонец к тебе от боярина Дмитра Ходыкина, – громко произнёс Бронислав, с трудом, подавливая на своём лице довольную улыбку и отступил на шаг, освобождая тому дорогу.

Гонец вышел из–за спины десятника, поклонился князю. На нём была шапка из волчьего меха, в сером ворсе еще блестели нерастаявшие серебристые льдинки.

– Гонец из Смоленска я, от боярина Ходыкина, – прошипел он своим простуженным горлом, переминаясь с ноги на ногу.

– Давай послание от боярина, – князь повелительно потянул вперёд руку.

– Велено есчо на словах сказать, княже!

– Ну, реки, что там тебе велено?

– Святослав Мстиславич сбежал из Смоленска вместе со всей своей дружиной, а люд смоленский на собранном Вече выкрикнул, твоё, Изяслав Мстиславич, имя! А вот и грамоты от бояр, мои слова подтверждающие! – с последними словами он подошёл вплотную к князю и протянул ему опечатанные берестяные свитки.

В ту же секунду гридница буквально взорвалась громогласным ором. Все присутствующие повыскакивали с лавок, смеясь и улыбаясь, начали обниматься друг с другом. Князь же, читая про себя переданные ему послания, восседал на своём стольце с блаженной улыбкой на устах.

Ещё только–только занималось морозное утро и над Зароем в небо поднимались столбы белого печного дыма, а весь княжий двор уже был готов к немедленному отъезду. Открытые настежь ворота детинца и посада выпускали наружу груженные неповоротливые возы. Отстояв благодарственный молебен в церквях, казалось, весь Зарой вышел провожать отбывающего в столицу князя.

Впереди, под княжеским стягом двигалось дружинное войско, подпираемое сзади длинной цепочкой обоза. Во время всего похода оружие вместе с доспехами везли на возах. Меня такая беспечность сильно напрягала всю дорогу, но от моих слов и попыток исправить такое положение дел князь лишь отмахивался. Несложно догадаться, что произойдёт, случись в дороге засада. Дружинники князя были вооружены по минимуму – мечами, саблями, топорами, стрелами и ножами–засапожниками. Да, ещё с собой на конях везли трубы и бубны, намереваясь их использовать по назначению в случае тревоги и т.п. А островерхие шлемы с забралами и личинами, кольчужные железные сетки для защиты щёк и затылка, брони, кольчуги, щиты, копья, рогатины, сулицы, оскепы и топоры путешествовали отдельно от своих хозяев. Свою безалаберность князь мотивировал тем, что, дескать, так завсегда было принято ходить в походах.

Кроме оружия и доспехов на возах везли прихваченный в дорогу съестной припас, в возках же передвигался и весь «гражданский персонал» – княжеские служащие, челядь, немногочисленные женщины и дети.

Вечером, прямо на опушке леса, облитой мертвящим лунным светом, разбили лагерь. Вместе со своими «спальниками» я зарылся в возке, словно мышь, укутавшись с головой шубами. Но к своему удивлению переночевал вполне нормально, ничуть не замёрз!

Смоленск. Весна 1233 г.

Путь из Зароя до Смоленска пролегал по замёрзшим руслам и берегам рек Ипуть и Сож. Конный авангард дружины с трудом пробивал путь в рыхлых сугробах. Затишья в лесах сменялись воющими ветрами на равнинах. Редкие безлесные оазисы, занимаемые городками, погостами да весями (деревнями), сменялись на всём протяжении пути абсолютно непролазными лесными дебрями.

У меня складывалось ощущение, что мы пересекаем не обжитую человеком местность, а какую–то глухую, дикую тайгу. Среди пород деревьев доминировали ель, берёза, сосна и дуб. В этом, не тронутым человеческой деятельностью лесу, особенно колоритно смотрелись старые, достигшие колоссальных размеров деревья, поскрипывая и раскачиваясь на сильном ветру, они могли под собственной тяжестью обрушиться на головы путников в любую секунду. Из–за этого я ощущал себя крайне неприятно, постоянно ожидая обрушения ближайшего на пути следования, угрожающе раскачивающегося исполина. Остроту восприятий добавляли то и дело попадающиеся на пути следования уже сваленные природными силами деревья–гиганты, частично прогнившие и проросшие молодняком.