Алексей Янов - Княжич

Выглядел паренёк лет на пятнадцать, то есть, на пару лет постарше моего нового телесного место обиталища. Он обладал запоминающейся внешностью – рыжий, худой, с веснушчатым лицом. Только я не понял, на черта он здесь спал, вроде бы вчера я засыпал в одиночестве? Надо бы аккуратно, в моём случае немногословно, прояснить этот вопрос. А то, знаете ли, с трудом удаётся понимать местный кривичский диалект старославянского языка. Вдобавок меня так и подмывает сказануть, что ни будь этакое, на современном мне русском, что для слуха местных обитателей звучит как нечто тарабарское и непонятное. Вот и вчера мне приходилось натуральным образом "фильтровать базар", подстраиваясь под местную "мову", запоминая новые слова, фразеологизмы и обороты речи.

Ситуацию вживления в личину реципиента облегчали два обстоятельства. Во–первых, раньше Владимир Изяславич – именно так зовут княжича, куда меня забросила нелёгкая, сильно заикался. В момент первого "пробуждения", когда я здесь неожиданно очнулся, мне об этой особенности княжича ничего не было известно. Поэтому, пребывая в полу шоковом состоянии, я сразу начал чисто, но маловразумительно говорить с окружающими, отвечая на обрушившейся, на меня поток вопросов. Они беспрестанно сыпались от суетящихся у моего ложа лекарки, князевых людей, от самого князя участливо и весьма озабоченно взирающим на происходящее. В разговоре с ними сразу стал придерживаться простой легенды – дескать, ничего не помню кроме отдельных слов, да ещё в моей голове появились какие–то новые слова, которых никто здесь и не слыхивал. Пришёл княжеский, а заодно и мой духовник. В незнакомых словах он опознал неправильно произносимые, исковерканные мной слова из болгарского, латинского, греческого, польского и немецких языков. Я от этого безапелляционного заявления учёного священнослужителя лишь облегчённо перевёл дух, пусть будет так! Как говорится, хоть чугунком меня называйте, только в печь не ставьте!

Лишь под вечер отец княжича Изяслав Мстиславич, успокоительно гладя меня по голове сообщил, что хоть сын и обезпамятовал, но нет, дескать, худа без добра, перестал заикаться. В тот момент, уже окончательно разобравшись где, и в ком я нахожусь, мне оставалось лишь молча про себя зло сплюнуть. Сейчас бы мне этот изъян княжича пригодился, до момента, пока бы я, в достаточной мере, не пополнил свой словарный запас.

А выяснить из ведшихся вокруг разговоров, пусть даже и будучи, по большей части, в роле пассивного слушателя, мне удалось вот что. Оказывается, княжич, то бишь я, вместе с некоторыми другими членами княжеской семьи серьёзно болел какой–то заразной болезнью обрушившейся на Смоленские и Новгородские земли. Судя по редким оспинам, оставшимся на теле – похоже на оспу.

И вот сейчас, глядя на проворно одевающегося Тырия, я решил не тратить время в пустых рефлексиях и самобичеваниях. Пока нет взрослых, надо пользоваться моментом, побольше разговаривать с приставленными ко мне "дворскими" или "дворянами", по–разному их здесь называли.

– Эй! – прохрипел я своим ломающимся голосом, – ты чего тут делаешь?

– Сызнова опамятовался! – испуганно всплеснул руками мой незваный сосед по комнате. – Это же я, Тырий, твой «спальник»!

– Да помню я! Только не пойму, что тебе больше спать негде, кроме как в моих покоях?

– А где же ещё мне почивать прикажешь!? Я, да Корыть, да Веруслав – всё твои "спальники", спим по–очереди с тобой.

Как то двусмысленно прозвучало. Одно радует, что хоть не в Древнюю Грецию забросило, там гомосятины сплошь и рядом хватало, один Александр Македонский со своими воеводами–любовниками чего стоит!

– А девок, почему среди "спальников" нет! – я шуточно возмутился, от чего Корыть тихо хрюкнул, боясь громко засмеяться.

– Дык отец твой, наш князь Изяслав Мстиславич такого не позволит тебе, ублюдков–то с девицами приживать, – и чуть задумавшись, дополнил, – да и мал ты есчо, до четырнадцатилетия тебе ещё год остался! На днях, когда ты, Владимир Изяславич, болезный в горячке был, тебе токмо тринадцать лет сполнилось.

Понятно, значит, здесь что–то вроде совершеннолетия в четырнадцать лет наступает, это откровенно говоря, радует. Меньше всего я себя ощущаю и желаю оставаться сопливым подростком, когда над страной сгущаются грозовой тучи – во вчерашнем разговоре с духовником мне удалось установить точный год от Рождества Христова – тысяча двести тридцать третий! Это значит, что до монгольского нашествия на Русь оставалось меньше пяти лет! Но эти года ещё надо суметь прожить, а значит надо вживаться в новый образ. Кажется, из уст «спальника», прозвучало что–то про ублюдков, надо бы прояснить ...

– А ублюдки кто такие?

– Ну как же? – удивился Тырий, – дети незаконнорождённые или от рабынь – рабиничи. Вот к примеру твои "меченоши" Вертак и Вториж, "спальник" Корыть – все как есмь ублюдки и рабиничи! Но лучше их так не называть, обижаются.

– А ты Тырий, случаем не ублюдок? – подавляя смех спросил я, не в силах скрыть улыбку. Ну смешно мне, когда люди сами себя всерьёз считают ублюдками.

– Не–а! Я своего отца знал, десятником у нашего князя Изяслав Мстиславич был, пока ноныча от морового поветрия не сгинул! – Тырий подозрительно шмыгнул носом. – Но ты, княжич, этого всего верно не помнишь? – с толикой надежды в голосе на моё выздоровление спросил Тырий.

– Забыл я обо всём этом!

– Так слушай! – оживился "спальник". – У меня есчо и брат есть, на год тебя молодше. Как подрастёт тоже в гридни пойдёт! Мечом деревянным машет – только свист стоит, не хуже тебя Изяславич!

Ага, подумал я, слушая Тырия, взахлёб повествующего о своей семье. Тот ещё из меня мечевик выйдет! Никогда и никаким холодным оружием, кроме кухонного ножа, я не владел. Да и нож использовал лишь по прямому предназначению и не более того. Разве, что может какая–нить телесная память осталась? Чего гадать, скоро всё само собой выяснится! И словно в подтверждение моих мыслей неожиданно прозвучало:

– Ты сегодня княжич никак лучше себя чувствуешь?! – и, не дав мне слова вымолвить Тырий продолжил. – Давай тогда одеваться будем, Изяслав Мстиславич уже вставши!

Прозвучало так уверенно, что и язык не поворачивался как–то возражать и отказываться. Вот я и насимулировался! Придётся вставать и будь, что будет, решил я про себя, решительно вскакивая с лавки. Тырий выглянул за дверь, и в комнате сразу нарисовалась ещё парочка "спальников". Видать под дверью, подлецы караулили!

Минут за десять общими усилиями, меня умыли и облачили в дорогие, попугайской расцветки одежды. Кафтан был ниже колена малинового цвета, его воротники, рукава и подол были наведены золотом. Подпоясался золотым ремнём, натянули на ноги востроносые кожаные сапоги зелёного цвета, а на голову – синюю шапку с красными наушниками. В таких нарядах сразу почувствовал себя каким–то скоморохом.

Читать дальше