Евгений Красницкий - Кузнечик [litres]

Максим Леонидович налил себе самогону из Журавлёвой банки и опрокинул в рот.

– Веская. Эта причина называется временной парадокс. Их, парадоксов, существует два рода, знаете ли. Первый – это тот, что мы с вами организовали. Вы ушли в прошлое, повстречали там моего племянника, вырастили его там, используя наши наработки, потом вернулись назад – ещё до того, как этот племянник отправился туда, к вам, и всё нам рассказали. Мы на основании вашего рассказа сформировали те самые наработки и дали ему те самые знания, которые помогли случиться тому, что случилось. Это парадокс первого рода – замкнутая петля, которая сшивает две плоскости реальности в одной точке, – профессор, не поднимая глаз, вертел в руках свою стопку. – Но вы попросили передать Дмитрию, чтоб он предупредил вас о вашей жене и был осторожен в пути со своей… Н-да… Инеш и Карагаш. Я не предупредил, они погибли, и ваши дети осиротели. Ваш сын остался инвалидом, а сам Дима оказался на грани.

– Так почему, а, Проф?

На Журавля было страшно смотреть.

– А вот если бы я предупредил и они остались бы живы, то история пошла бы совершенно иначе и никакого отношения к тому, что вы мне рассказывали, не имела бы. Не говоря о такой мелочи, что вы бы тут сейчас не сидели.

– Открытая петля? – пробормотал Рафик.

– Скорее что-то типа того, когда швейная машинка застрянет на одном месте. Каждый виток – это новый вариант истории. Какие-то петли сильно затянуты, какие-то свободны, и в конечном итоге нить обрывается.

– Катастрофа? – угрюмо спросил Журавль.

– Нет. Нет, конечно. Во всяком случае, не глобальная. Но в тот момент, когда Дима воспользовался бы знанием, история ушла бы вразнос. Начала бы наматывать витки и, в конце концов, стабилизировалась на каком-то варианте. Но в этой истории исчезли бы возмущающие факторы.

– То есть я и Данила?

– То есть и вы, и Данила, и ваши дети. И уж про привой говорить совершенно не приходится. Предупреди я Дмитрия – и я своими руками всех бы и похоронил. А уж каким образом произошло бы ваше «изъятие из реальности», никто вообще предугадать не возьмётся. Нет нас – и точка! Короче, узнавать это экспериментально никакого желания не имею. Это и есть временной парадокс второго рода.

– Бабочка Бредбери? – то ли спросил, то ли подтвердил свои мысли Рафик. – Любая система стремится в состояние с наименьшей энергией. История выберет то состояние, когда не будет факторов, вызвавших колебательный процесс.

– Считай, что зачет сдал, – кивнул ученику профессор и поднял глаза на собеседника. – Но раз вы, Александр Александрыч, не исчезли, то давайте о вас и поговорим. Операцию вам сделали, очень удачно получилось. Всё-таки те люди в хирургии – это величина. Программу обучения для Дмитрия с ваших слов мы составили, и он её, смею заметить, усвоил. Особенно хорошо гипноз стал получаться.

– Да, убедить он может… – не сводя глаз с лица профессора, кивнул Журавль. – Я бы с ярлом сам ни в жизнь не справился. Это ж надо – пирата так заболтать!

– Вот видите. Посылочки, надо полагать, вы не только нам передали, но и себе припрятали. Так ведь? Даже не спрошу, сколько и где. А вот жить тихо и не засвечиваясь, вы не сможете. Уже не можете – вон и про олигархов узнали, и про половцев выяснили. Чем заняться планируете?

Журавль выскользнул из-за стола и вполшага оказался возле профессора, схватив того за лацканы пиджака.

– А тебе какое дело до моих планов? Договор я свой выполнил и даже больше. На крючок посадить хочешь? Обобьешься!

Рафик задержал палец на кнопке непонятно откуда взявшегося у него в руках телефона.

– Профессор?

Тот мягенько освободил пиджак и стряхнул с рукава пылинку.

– Хочешь спросить, что это было? – Рафик кивнул. – Это был Младший нашего с тобой пациента, Александра Александровича Журавлёва.

– Что-о-о? – Журавля, казалось, сейчас хватит удар. Впрочем, через миг он расслабился, шагнул в сторону, сел на своё место и пристально уставился на профессора. – И чего вы мне ещё подсадили?

– Да вот… Мы ведь хорошо вас проверили после пробуждения, Александр Александрович. После обещанной вам операции вы здоровы – целиком и полностью. А то, что в вашей энцефалограмме присутствует сигнал, характерный вашему Младшему, – это не болезнь. Эффект, конечно, для нас неожиданный, но Дмитрий о нём знает. Должен был вас предупредить.

– Не предупредил. Мы не слишком часто об этом говорили.

– Это награда Младшему? – с явным облегчением выдохнул Рафик. – Вторая жизнь? В будущем, через восемьсот с лишком лет?

– Если так на это посмотреть… – профессор неопределенно пожал плечами – Да, наверное.

– Значит, про мои планы ты не просто так спросил? – насторожённый, как готовый к прыжку зверь, Журавль не спускал глаз с профессора.

Тот достал очки, покрутил их в руках и лёгким щелчком пальцев отправил в мусорный бак.

– Не просто так.

– Значит, всё-таки крючок? Предложение, от которого я не смогу отказаться?

– Не захочешь отказаться, солдат, – голос профессора стал вдруг настолько жёстким и твёрдым, что Рафик подпрыгнул. – А мочь – можешь, прямо сейчас. Не захочешь слушать – свободен. Но если услышишь – не захочешь уйти, если я хоть что-то в тебе понял.

Журавль расслабился, вроде как даже поник. Отошёл к столу, налил в стопарик и накатил.

– Не умеешь программировать, говоришь? Свобода, говоришь, как осознанная необходимость? – Журавль опустился в своё кресло. – Ладно, Проф. Уел. Рассказывай. Стряслось ведь что-то?

– Стряслись две вещи. И первая из них – Юрий Долгорукий.

– Сука! И тут дотянулся! – Журавль выжидающе посмотрел на профессора. – Власть?

– Трудно сказать. Скорей всего, моя старая контора, – профессор посмотрел на удивлённо вскинувшего брови собеседника и пояснил: – Служба безопасности. Но что власть – сомневаюсь. В верхах странные вещи происходят. Так что если бы власть – действовали бы иначе. Скорее всего, олигархи, которым от этих странных вещей стало немножко неуютно. Но гарантировать не могу.

– Чем это грозит? – голос Журавля был сух и деловит.

– О Ратникове они не знают, о тебе тоже. Но если они дотянутся до Дмитрия здесь, то Данила там может и не выжить. Опять же – история пойдет вразнос. Я, вы, Рафик вон. Ну, и те, кто там.

Журавль, о чём-то размышляя, кивнул.

– Что-то ещё?

– Да, что-то ещё. Потап Фёдорыч, смотритель нашего спутника, говорит, что пятно после переброса Дмитрия как взбесилось.

Глаза Жура превратились в щелочки.

– Привой… – Профессор не стал ждать его вопроса. – Идет приживление привоя. Пятно нестабильно. Такое уже случалось. Первый раз, когда исчезла первая группа и академик предположил, что тогда-то и отделилась реальность. А второй раз, когда умер сам академик.