Анатолий Мухин - Альтерверс

Егор вышел из дома и услышал крик Матвея. Оперативник кричал, словно его режут. Марченко со всех сил побежал на звук и когда настиг Матвея резко остановился и сделал несколько шагов назад.

— Смотри… — сквозь слёзы мычал Матвей, — Смотри…

Её глаза были открыты. Уголок рта навсегда застыл в разочарованной улыбке. Живот и ноги изодраны, на подобие спины мальчонки и его родителей.

— Пошли отсюда! — крикнул Егор, — Слышишь? Пошли отсюда.

Матвей мычал что-то невнятное. Марченко взял его за плечи, поднял и потащил к машине.

— Мы ничего не можем сделать! Слышишь? — говорил Егор, — Уходим, живо.

— Я… Я…

— Эта тварь может быть рядом. Скорей!

Марченко затолкал Матвея в машину и дал по газам к точке перехода.

— Мы… Мы… Это я… — мямлил Матвей.

— Ты ничего не мог сделать! — повторял Егор, — Ты ничего не мог сделать.

Когда произошла трагедия определить было невозможно. Но вместе с жителями Просветления, вместе с Элиной, в тот день умерла часть Матвея Фёдорова.

— Тебе нужно что-то поесть. — Марченко зашёл в маленькую комнату квартиры, где он, когда прибывал в К7—19, жил вместе с Яной и маленьким сынишкой. Супруга Егора без лишних слов согласилась приютить его друга.

— Я не голоден. — спокойно ответил Матвей, смотря в окно на пейзаж потускневшей Москвы.

— Ты не ешь четвёртый день. Не заставляй меня тебя кормить насильно. Мне этого хватает с малым.

— Мы могли их спасти, Егор. Какая разница, сколько дубликатов живёт в одном объекте? В одной Москве больше пятнадцати миллионов человек, неужели найдутся похожие?

— Матвей… Ты всё и сам прекрасно знаешь. — Егор обошёл небольшой столик и сел на диван у окна, — Есть устав. Есть закон. Мы не можем…

— Всё мы можем! — перебил оперативник, — Ты же живёшь здесь. Со своей семьёй. Я мог… Остаться там. Понимаешь? Спасти…

— Или умереть вместе с ними! — крикнул Егор, сразу понял, что может разбудить сына и снизил тон, — Послушай. Да, то, что произошло — это ужасно. Они не заслужили такой участи. Но это не твоя вина. Понимаешь?

— Это моя вина, Егор. Я — часть системы. Системы, которая их уничтожила. Это моя вина.

— Тебе возвращаться через пару дней. Что ты скажешь Раскалову?

— Я не собираюсь возвращаться.

— Что? — опешил Егор, — В каком смысле ты не собираешься возвращаться?!

— Я не могу. Смотреть в глаза этим свиньям, улыбаться этому упырю Раскалову. Выполнять задания, от которых гибнут ни в чём неповинные люди. Я слишком долго был марионеткой, друг мой. Сначала в руках отца, потом Академии, потом службы, теперь, вот, Раскалова.

— Матвей, ты сам выбрал этот путь. Ты сам решил стать оперативником, ты сам решил помогать Раскалову.

— Именно поэтому я виноват. — он встал с небольшого кресла и повернулся к Марченко, — И именно поэтому я должен всё исправить.

— Что ты собрался исправлять? — искренне удивился Егор, — Систему? Раскалова? Кашалотова попробуешь исправить?

— Сколько людей погибло из-за нашего вмешательства? Сколько мы загубили миров? И всё из-за того, что мы почему-то возомнили себя вершителями правопорядка. Мы прикрываем и оберегаем границы нашего объекта, но при этом в других устраиваем настоящий самосуд. Решаем кто должен править на выгоду нам, кого стоит убрать, а кого подчинить. И уж если система насколько несовершенна, то почему нельзя хотя бы пойти на уступки своим?! Мы же, сука, жизнь отдаём ради этой чёртовой организации. Почему ты не можешь забрать семью и жить у нас? Почему погибшие оперативники хоронятся не с почестями, как положено, а скромно и без лишнего упоминания? Почему в некоторых мирах подобные службы открыты и это не создаёт проблем?! Мы что, дикари, которые не смогут объяснить людям все прелести технологии квантового туннельного перехода?

— Нет. Мы не дикари. — Егор начал понимать к чему клонит его друг, — Но если мы у себя во всеуслышание заявим, что существуют технологии, позволяющие путешествовать между вселенными — это может привести к третьей мировой. Это риск. Мы должны это понимать.

— А если не приведёт?! Сколько существует миров где СКВП открыло все документы и это кончилось войной? А сколько существует миров, где это пошло на всеобщее благо? Раскалов, наш Раскалов, просто не хочет рисковать. Он боится рисковать. Боится, потому что понимает, что придётся лишиться всего. Делиться. С Западом, с Азией. Он этого не хочет. Сейчас он — правитель. Негласный. Понимаешь? И из-за него ты вынужден мотаться сюда, а я потерял… — глаза Матвея наполнились слезами.

— Ты предлагаешь его убить? Ты же знаешь, что убрав одного придёт другой и портрет Раскалова будет висеть у этого другого на стене ещё много лет.

Матвей протёр глаза и громко выдохнул. Ещё несколько секунд он приводил дыхание в порядок, а затем посмотрел на Марченко и тихо произнёс:

— Мы не заслужили такой системы, Егор. Ты знаешь… Я кажется от части понял Люция. Он наживался на них. Это неправильно. Но при этом, даже будучи предателем в глазах СКВП, он делал вещи гораздо более достойные.

— Систему невозможно исправить, Матвей. Ты это знаешь и я это знаю. Многие недовольны положением дел в СКВП. Многие хотели бы уйти, но не могут. Их просто пристрелят, как бешенную собаку.

— Именно поэтому нужно создать свою систему. Более либеральную. У нас есть опыт, у меня есть деньги. У тебя есть технология здесь.

— Да, но за нами сразу же начнётся охота.

— Только в том случае, если охота не начнётся за ними. Мне всё-таки придётся вернуться домой. Я поговорю с людьми. Ты поговори. Здесь мы можем создать наш штаб. Условия все есть, не думаю, что местные заметят наше присутствие. А если и заметят — мы скажем им как есть. Они имеют право знать. Как имеют право знать наши. Боже, я столько лет жил чужими иллюзиями и теперь, наконец, впервые, я понимаю куда мне идти. Мы дадим выбор. Те, кто захотят смогут последовать за нами, а те кто нет — должны навсегда забыть о СКВП и подобных организациях.

— Это слишком опасно, Матвей. Заявив во всеуслышание такое, мы рискуем нарваться…

— А не заявив, — перебил друга Матвей, — мы поддерживаем систему, которая губит людей. Я не хочу быть частью этой системы. А ты? Ты хочешь?

Егор поднялся с дивана и подошёл к двери. В соседней комнате сопел его сынишка, которого он любил больше всего на свете. Марченко задал себе вопрос: хочет ли он, чтобы его ребёнок рос в мире, где правит подпольная организация, имеющая возможность одним действием разрушить целый строй. И он ответил себе на этот вопрос.

— Нам предстоит много работы, Матвей.

— Очень много.

— У нас может не получится.

— Может.

— Нас могут убить.

— Нас всегда могут убить.

— Надо вернуться домой. Поговорить с нашими. Я накидаю список тех, кто может переметнуться на нашу сторону. Нужно куда-то вывезти наших близких. В какое-нибудь безопасное место.