Евгений Щепетнов - 1972. Родина [СИ]

Мои соратники грохнули со смеху, и так ржали, что не услышали, как постучали в дверь. Только Настя, у которой слух был как у кошки услышала и подняла руку:

– Тихо! Стучит кто-то!

Стук повторился, и она пошла к двери, открывать.

– Можно к вам? – из-за порога улыбался комбат.

– Заходите! – махнул я, и все тоже замахали – Айда к нам!

– Мы командира провожаем – сказал Балу, вскакивая и уступая свой стул полковнику – завтра уезжает.

– Сиди, сиди! – махнул комбат – Я вон с Акелой рядом, на диване. Знаю, что уезжает. Жаль, конечно…но что поделаешь! Служба! А я слышу, вы тут ржете, ну, думаю, надо зайти. Что ж меня не пригласили?

– Да мы не собирались банкет устраивать – признался я – Как-то спонтанно все получилось. Давайте отметим…отходную и все такое. Ну и вот. Хорошо, что зашли!

– Вы тут песни пели? – улыбнулся полковник, кивая на гитару – Споете еще?

– Спою – усмехнулся я – Кстати, парни, перед этим я пел песню. Знаете, на чьи она стихи? Это Пастернак. Да, да – тот самый, которого раскритиковали и высекли.

– Хорошие стихи – вздохнул Хан – Уж не знаю, какие стихи другие, но…эти хорошие. За сердце берут. Спой еще что-нибудь душевное, командир.

– Девчонки просили веселое! – фыркнул я – Чего, девчонки, веселое, или все-таки душевное?

– Душевное! Душевное! И веселое!

– Хмм…вот вы задачу задали. Все грустное какое-то… А знаете, тут у нас недавно зашла речь о религии…а давайте я вам песню спою одну…очень хорошую. Нравится она мне. Я ее один раз пел, когда у меня в гостях были Уланова, Высоцкий с Золотухиным и Раневская. Больше я ее не пел. Почему? А вот щас поймете…

И я заиграл.

Под небом голубым

Есть город золотой

С прозрачными воротами

И яркою звездой…

Когда я допел, наступила тишина, а потом Балу удивленно спросил:

– А почему ты сказал, что про религию? Хорошая песня, только что тут в ней такого религиозного?

– Ха! – фыркнул Сахи – ты вообще понял, о чем речь? Это же рай! Песня – про рай!

– Точно… – кивнул я – Потому ее вряд ли пропустят. Ладно, вот вам еще душевное…

Снился мне сад

В подвенечном уборе…

В этом саду мы с тобою вдвоем.

Допел, улыбнулся:

– Это старый русский романс. Правда, красивый?

– Красивый – вздохнула Ольга, и тут же сменила тему – Наливайте, мужчины! Все готово!

Я отложил гитару, разлили по рюмкам и бокалам (я от коньяка отказался, не люблю его), выпили, закусили. Посидели немного, еще налили. Снова выпили. После третьей рюмки народу снова захотелось музыки – душа-то поет!

– Тогда сейчас будет грустная. Казацкая песня – объявил я, и начал…

Не для меня придет весна,

Не для меня Дон разольется,

И сердце девичье забьется

С восторгом чувств – не для меня.

Когда я слышу эту песню, у меня всегда щемит сердце. Особенно, когда поет казачий хор. И похоже, что не только у меня от этой песни щемит сердце. Когда закончил, все сидели грустные, потерянные.

– Мда…умеешь ты растревожить! – вздохнул Аносов – Вот же тоску нагнал! Ну чего у тебя все песни такие грустные?

– Я и сам не знаю – покаялся я – Как ни пытаюсь что-то веселое припомнить, и не могу. Видать в душе грусть укоренилась.

И тронул струны.

Песен еще не написанных – сколько?

Скажи, кукушка, пропой…

В городе мне жить, или на выселках,

Камнем лежать, или гореть звездой? Звездой.

Мы долго сидели, за полночь. После меня пела Ольга, Настя ей помогала. Затем снова я – попросили спеть песни из тех, что я пел на концерте 9 мая.

А потом разошлись, попрощавшись. Хорошо посидели, чего уж там. Когда еще так хорошо посидим? Может, и никогда.

Комбат долго тряс мне руку, а потом тихонько шепнул:

– Вот скажи я, что ты – это ты, так никто же не поверит, черт подери!

– А ты не говори! – ухмыльнулся я.

– Не скажу. Только по-честному, какое у тебя на самом деле звание?

– Полковник, как и ты – фыркнул я.

– Я так и знал! – комбат торжествующе поднял большой палец вверх – Я знал!

***

Машина, та самая «моя» волга пришла за нами в девять утра. Мы собрали вещи, зная, что сюда уже не вернемся, и не оглядываясь сели в машину. Соратников наших уже не было – все на стрельбище. Только я с девчонками сидел «дома», дожидаясь транспорта. Открылся шлагбаум, и закрылся у меня за спиной, будто отрезая очередной этап жизни. Сколько их у меня было? Этих самых этапов?

– Мы сразу поедем на Лубянку? – спросил я водителя, и он помотал головой:

– Нет, Михаил Семенович. Приказано доставить вас домой, чтобы переоделись, а потом сразу на Дачу. Там все осмотрите, и тогда уже к Председателю.

– Тогда давайте сразу на дачу, чего нам до дому мотаться? И больше времени останется на осмотр. Кстати, нам ведь к двенадцати дня, мы вообще успеваем? Больше девяноста километров от Сенежа до Переделкино.

– Как скажете, на Дачу, так на Дачу. Что касается времени – приказано доставить вас, как только осмотрите. Не ко времени, а по окончанию осмотра – пожал плечами водитель, и «волга» понеслась по трассе по направлению к Москве.

Доехали до места за час – даже с мигалкой и сиреной это было удивительно. Водитель, конечно, ас. Пофиг ему светофоры, пофиг перекрестки – как не попали в аварию – честно сказать удивлен. И на кой черт было так гнать? Девчонки всю дорогу сидели с вытаращенными глазами, напуганные и бледные – даже Настя.

В Переделкино въехали спокойно и даже тихо, мигалку водитель с крыши убрал, сирену само собой отключил. Проехали по тихим улицам мимо заборов, из-за которых доносился запах цветов и свежей листвы, и скоро оказались перед шлагбаумом, в будке перед которым сидел мужичок лет сорока в простецкой, затрапезной одежде. Обычный сторож, и больше ничего. Вот только взгляд у него не сторожовский. Пронзительный такой взгляд, запоминающий. И плечи широкие.

Дорога закончилась в тупике, уперлась в здоровенные стальные ворота, в которые свободно мог бы проехать грузовик. В воротах едва заметная калитка – если бы не глазок, вделанный в эту самую калитку, я бы ее даже не заметил – настолько она плотно пригнана.

Стена – бетонная, метра четыре высотой, как крепостная. Что у нее там поверху я не вижу – может острые штырья в нее вделаны? Да не может, а вделаны – как я и писал в техзадании. Стена гладкая, без спецсредств на нее не больно-то взберешься. Колючку и ток ставить не стал – будет как концлагерь, ну их к черту.

Водитель коротко просигналил, с минуту ничего не происходило, потом двери медленно и практически бесшумно начали отъезжать в сторону, открывая засыпанную щебнем дорогу. И эта дорога вела прямо к дому – похожему на средневековый замок. Точно такому, какой я нарисовал на листке бумаги.