Евгений Щепетнов - 1971. Восхождение [litres]

– Да! – с багровым лицом ответил мой оппонент – именно так! И я за то получил премию Ленинского комсомола! А вы что получили за ваши детские книжки?

– Путевку в этот Дом творчества, – так же нарочито скучно, под смех окружающих заключил Иван. – По крайней мере, как и над книгами Михаила, над моими книгами не засыпают, и они не пылятся на полках книжных магазинов. А это тоже достижение! И вообще – мы пригласили Михаила поговорить о будущем, а вы тут, похоже, намерены устроить судилище? Так я понимаю?

– Ничего, ничего! – Я остановил Ивана. – Давайте поговорим и об этом. Почему-то в литературных кругах принято считать фантастику литературой вторичной, неважной, можно сказать, – бросовой. Я не знаю, откуда взялось, как установилось такое мнение, но вы все знаете – это мнение имеет место быть. Вот и подтверждение – товарищ, можно сказать, сконцентрировал претензии представителей «Большой Литературы» – в кавычках. А мне кажется, это просто зависть (смешки, хохотки, возмущенные возгласы). Да, да – банальная, ничем не прикрытая зависть! Зависть к востребованным читателями писателям, зависть к тем, кто умеет завладеть вниманием читателя, которого не надо подгонять плеткой, чтобы он купил фантастический роман. Некоторые представители «Большой Литературы» чувствуют свою ущербность, несостоятельность как писателя, и тогда рождается чувство черной зависти: почему ему все, а мне ничего?! Почему мои книги пылятся, а его книги продают в букинистических магазинах втридорога или покупаются по блату?! Это же неправильно! Так не должно быть! И сам, если человек не совсем уж глуп, понимает: его книги скучны, тусклы, неинтересны. И если бы не идеологическая составляющая, если бы не указания свыше – их никогда бы не напечатали. Вот представьте себе мир, зарубежный мир, где нет государственных заказов на книги, где книгоиздание предоставлено само себе и выживает только за счет продажи книг, за счет прибыли, маржи, которую накручивают на книгу издатели, а потом и книжные магазины. Представили? Трудно, правда? Мы живем в другом обществе, и в нем деньги тратятся совсем не так, как в «мире чистогана». Так вот, все писатели, книги которых неинтересны читателям, – просто бы умерли с голоду. Или пошли искать нормальную работу – например, комбайнером. Комбайнеры за полевой сезон себе на машину зарабатывают, чем не работа! (Хохотки, но лица у многих напряженные. Это ведь и по ним удар!) Мое мнение, писатель в первую очередь должен думать о том – интересна его книга читателю или нет. Будут ее покупать или нет.

– Это конъюнктурщина! – крикнул полный мужчина, сидевший с краю. – Это не наш, не советский метод!

– Вот как? – сощурил я глаза и расплылся в улыбке. – То есть вы считаете, что не нужно прислушиваться к мнению народа? Вы считаете, что писатели должны наплевать на наш, советский народ? Разве мы работаем не для народа? Тогда к чему ваши обвинения в конъюнктурщине? Вы вот для кого пишете? Для самого себя? Получить гонорар, съездить на встречу с читателями, посидеть на банкете и с чистой совестью отправиться домой? Так я понимаю?

– Да я не то имел в виду! – покраснел мужчина. – Читателя нужно приучать к хорошей литературе! А вы ему подсовываете суррогат!

– А может, это ВЫ подсовываете ему суррогат? – вкрадчиво осведомился я. – Почему вы считаете наш, советский народ дураком? Почему вы считаете, что советский народ настолько глуп, что не может отличить хорошую литературу от плохой? Вы оскорбляете народ страны! Вы унижаете его, говоря, что люди не знают, что такое хорошо и что такое плохо! Люди все видят, и сколько бы вы им ни говорили: «Халва! Халва!» – во рту у них слаще не станет. Вообще, понятие «хорошая литература» абсолютно субъективно. И оперировать такими понятиями нужно с большой осторожностью. Здесь больше подходит определение «нравится» или «не нравится», понимаете? Мне, например, возможно, не понравятся ваши книги. Но это не означает, что они плохи. Просто они мне неинтересны, как и большинству читателей. Нет-нет, не обижайтесь – простите, но я не знаю, кто вы, я не читал ваших книг, возможно, они на самом деле гениальны! И останутся в веках как лучшие образцы литературного творчества! Возможно, вы новый Пушкин или Лермонтов! Но ведь и книги великих писателей могут не нравиться!

– Даа? – оживилась моложавая дама, сидевшая прямо напротив меня и поджимавшая губы так, будто я говорил о чем-то неприличном. – И какие классики вам не нравятся?

– Если я вам сейчас скажу, вы меня вообще на вилы подымете, – усмехнулся я, – и назовете наглым графоманом! (Кстати, уже было, и не раз, – в другом времени.)

– Ну, все-таки! – не унималась дама. – Может, вам Максим Горький не нравится? Или Пушкин? Или тот же Лермонтов? Кого из мертвых львов попинаете?

– Мне Достоевский не нравится, – усмехнулся я, – а скорее не нравится, как воспринимают его иностранцы.

– А как они его воспринимают? – женщина победно оглянулась на присутствующих. – Как еще его можно воспринимать, кроме как великого писателя, классика литературы?!

– Иностранцы взяли себе на вооружение книги Достоевского и на основании их делают вывод, что из себя представляет русский человек. А каков русский человек в этих книгах? Вот то-то же… Мне лично неприятно, когда иностранец может меня воспринять как алкоголика, бессмысленного бунтаря и вообще не совсем адекватного человека. А еще мне не нравится Толстой с его «Войной и миром»! Да, да, не делайте такие глаза! Тяжелый, суконный язык, тяжелый для чтения текст. Сам Толстой писал, что считает «Войну и мир» не очень удачным своим творением. Вернее, даже – совсем неудачным. А как я могу спорить с классиком? А вот Пушкин и Лермонтов, вернее, их книги – мне нравятся. А сами писатели-поэты – нет! Оба были в жизни неприятными личностями и получили по заслугам. Скромнее надо было быть, не оскорблять людей, не вызывать их на дуэль по любому, даже глупому, поводу. Тот же Пушкин – у него было сорок дуэлей! Уж когда-то его должны были убить! А Лермонтов? Маленький желчный горбун, который говорил гадости, писал злые эпиграммы – его обязательно должны были убить! Гений ты словесности или не гений – веди себя прилично! Я бы на месте противника Лермонтова тоже бы ни на секунду не задумался – всадил бы в него пулю!

– Да как вы можете?! – задохнулась от возмущения дама.

– Да вот как-то… могу! – мило улыбнулся я ей. – Еще у кого-то есть вопросы? Только давайте все-таки о литературе, а не о моей личности. Да, я писатель, который пишет сказки, и эти сказки нравятся людям. Они погружаются в них, уходя от быта, от серой действительности, от домашних забот, – и разве это плохо? Люди должны отдыхать! Ну не все же время им работать! Кстати, в чем и есть причина неуспеха многих «рабочих» романов. Ну на кой черт вы грузите людей проблемами производства еще и в книгах? Они на работе устали от этих проблем! А вы им работу еще и домой даете! Как рабам! А как сказано? Мы не рабы, рабы не мы! Вы что, пишете свои романы для рабов? Советский человек имеет свободное время, в которое он хочет отдыхать. А вы хотите его закабалить своими производственными романами! Своим негативом!