Евгений Щепетнов - 1971. Восхождение [litres]

Нина предлагала посидеть в сквере, пока я буду ходить по издательству, – мол, неудобно, кто она такая чтобы бродить по такому важному учреждению, но я со смехом прекратил ее измышления – не хватало, чтобы она сидела на мокрой скамейке под дождем, как бродячая собачка, или как та же собака бродила по аллеям, дожидаясь, пока я напьюсь чая с великим издателем, открывшим звезду фантастики первой величины. Ну да – меня любимого.

Махрова в кабинете не было. Я дважды постучал, потом заглянул – не-а, тихо и спокойно в издательстве, и только по коридору время от времени пробегают возбужденные девчонки из бухгалтерии и редакторского отдела, с любопытством оглядывая меня и мою спутницу. Меня они точно знали, а вот Ниночку… сейчас только Леночки не хватает – вдруг подумалось мне – как бы скандал не устроила! М-да… что-то я увяз в отношениях с женщинами… Казанова, черт меня подери!

Махров появился через минуту – быстрый и квадратный, как итальянская танкетка.

– Наконец-то! Пойдем в кабинет к директору!

И тут он заметил Ниночку, и челюсть его отвисла:

– Это кто у нас такая прекрасная! Миша, ты где выкопал этот цветок прерий! Эту фею! Эту прекрасную камелию!

– Но-но! – погрозил я кулаком. – Это Ниночка, моя хорошая знакомая. Она сегодня покажет мне город. Ну не все же время мне сидеть в Доме творчества со старыми пердунами? (Ниночка тихо фыркнула и покраснела, так мило, так непосредственно…) Ниночка будущий филолог из семьи филологов. Будет поступать в университет на филологический факультет! А это, Ниночка, самый великий издатель всех времен и народов, знаток литературы, дамский угодник и просто хороший человек – Леонид Викторович Махров! Прошу любить и жаловать!

– Да-да, прошу любить! – фыркнул Махров, и его глазки сделались масляными, как у кота после чашки сливок. Еще тот кот, точно! – Так, Миш… нас ждут у директора, давай я Ниночку усажу у себя в кабинете? Хотя… слушай, а пусть с нами идет! Там иностранцы, давай их поразим красотой – вон у нас какие девушки, пусть завидуют!

– А Леночка твоя где? – осторожно осведомился я, сделав акцент на слове «твоя».

– В отпуске! – махнул рукой Махров. – Да и вообще вроде как увольняться собирается. Кстати, Ниночка, а вы чем заняты? Где работаете? А давайте ко мне в секретари? Работа несложная! Печатать умеете?

– Умею, – неожиданно призналась Ниночка. – Я хорошо печатаю. Даже подрабатывала, дипломы печатала выпускникам. И два языка знаю – английский и немецкий.

– О как! – удивился Махров. – Миша, ты где откопал это чудо?! В общем – Ниночка, я вас жду у себя в самые ближайшие дни! С заявлением об устройстве на работу! Зарплата не очень большая, но перспективы! И коллектив хороший, веселый! Опять же – филологу работать в издательстве – самое то! Куда еще-то идти филологу? Если только в писатели… Но по опыту знаю – писатели из филологов ерундовые. Самые лучшие писатели выпадают неизвестно откуда, зажигаются, как звезды! И они точно не учились ни на каких филологических факультетах.

Ниночка совсем зарделась, но нашлась и даже, не заикаясь, ответила:

– Можно я подумаю? Я с Михаилом Семеновичем посоветуюсь, ладно?

– Ладно! – не удивился Махров и незаметно мне подмигнул. – Михаил Семенович плохого не посоветует! Слушайся его… во всем!

Я так же незаметно показал ему кулак, чем вызвал довольную ухмылку толстяка, и на этом наше коридорное общение завершилось. Махров махнул рукой, что очень напоминало старое фото с политруком: «В атаку!» – и мы пошли, почти побежали по коридору. Нину я держал за руку, чтобы не отстала, и таким вот паровозиком пронеслись по издательству, едва не сшибая с ног выходящих из кабинетов людей. Те, кстати, не особо удивлялись такому «Дранг нах остен», видимо, эдакие картинки были им не впервой. Рабочие моменты, однако!

В кабинете директора издательства сидели пятеро – сам директор, которого я уже хорошо знал, а еще – четверо мужчин. Двое, судя по их виду, – «начальники», двое – переводчики. Директор издательства с любезной улыбкой им что-то говорил, переводчики переводили, «начальники» прихлебывали красное вино из высоких бокалов, сидя за уставленным угощениями столом. Ох уж это наше русское хлебосольство! Или желание пустить пыль в глаза?

– О! Вот и наш автор! – выдохнул директор, которому, похоже, до смерти надоело принимать удар на себя, развлекая иностранных гостей. – Господа! Это Михаил Карпов, автор, ради которого мы в общем-то сегодня и собрались. Михаил, представляю тебе наших гостей: это Клод Галлимар, владелец и директор одного из крупнейших издательств Франции. Известнейшая личность в литературном мире, и вообще в мире.

– Мне очень приятно! – сказал я, пожимая руку мужчине неопределенного возраста. Ему могло быть от сорока до семидесяти – дорогая одежда, запах хорошего одеколона, дорогие туфли, – образ преуспевающего бизнесмена, как и положено главе крупного издательства. – Это ваше издательство некогда издало первую книгу Антуана де Сент-Экзюпери! За одно это вам нужно ставить памятник!

Галлимар весело рассмеялся и что-то стал говорить по-французски, а переводчик, улыбаясь, перевел:

– Господин Галлимар говорит, что памятник ему ставить еще рано – он еще жив. Придется подождать, и он надеется, что как можно более долгое время. Но ему очень приятно, что вы знаете о наших заслугах, и вообще – о нас знаете. Нам казалось, что за «железным занавесом» советские люди не очень знают о том, что происходит на Западе.

Я улыбнулся, оценив шутку с памятником, – похоже, что это один из вариантов: «Не дождетесь!» Комментировать же слова насчет «железного занавеса» не стал. Ни к чему.

– А это господин Дитер Хольцбринк, один из директоров издательства «Фон Хольцбринк», наследственного дела семьи Хольцбринк. Дитер впервые у нас в СССР и хотел познакомиться с одним из представителей новой советской литературы.

Дитеру было, на мой взгляд, около тридцати лет – приятное открытое лицо, стройная фигура, подтянутый и элегантно одетый. Если бы не знал, что он немец – сказал бы, что это русский откуда-нибудь из Питера.

– Очень приятно, господин Хольцбринк! – пожал я руку приветливо улыбающемуся мужчине. – Ваше издательство славится качественными книгами. – Манн, Пастернак, Хемингуэй… Неужели вас могла заинтересовать такая маленькая персона, как я?

Хольцбринк хохотнул и что-то сказал по-немецки. Переводчик перевел:

– Господин Хольцбринк говорит, что вы не такая уж и маленькая персона. С вашим-то ростом и плечами.

Я тоже улыбнулся и подсел к столу, прежде себя посадив за него Ниночку, которая выглядела совсем потерянной, очень стеснялась и розовела. Что, впрочем, придавало ей еще большего шарма. Непосредственность, чистота, молодость – это лучше всяких макияжей и ухищрений всевозможных портных. Простая, незамысловатая одежда студентки смотрелась на ней так, будто это были наряды от лучших кутюрье. Для модели у нее не хватало роста, да и поплотнее она, чем эти худые вешалки, но это как раз ее и украшало – ничего нет хорошего в тощих девках, у которых все на заду трясется от налитого под кожу дурного жира. Спортивные девушки – наше все! Кстати, забыл ее спросить – каким видом спорта она занималась? А ведь занималась, точно. Но ничего, потом спрошу. Успеется!