Роман Злотников - Ярость обреченных [litres]

А между тем легкая кавалерия была нужна воеводе как воздух! Ибо, вторгаясь в чужую землю, князь более всего уделял внимание разведке – для него было важно без исключения все. И расположение населенных пунктов, и наличие у противника еще не до конца обветшалых укреплений, способных послужить в бою. Легкие разъезды должны были обнаруживать и истреблять шляхетские хоругви, но главное – не пропустить момента сближения с королевским войском.

Вот только вместо армии Якуба забравшиеся вглубь герцогства разведчики встретили тысячи рогорских беженцев, из уст в уста передающих одну и ту же страшную весть: Рогора пала под клинками заурцев, султанат завладел землями по ту сторону Каменного предела!

Ошарашенный новостями князь срочно отправил гонцов к базилевсу, прося инструкций в связи с изменившейся в корне ситуацией. Григорий Романович был уверен в необходимости дипломатических шагов – ведь теперь, учитывая заурскую угрозу, Республика автоматически получала статус наиболее вероятного союзника! А разоренная Рогора, наоборот, теряла всякую союзническую ценность.

Между тем останавливаться воевода не стал и, приняв в расчет многочисленность выступившей заурской армии, поспешил закупорить проход в горы. Не имея права заключать перемирие от собственного имени, князь был вынужден направить на север крупный заслон, закрепившийся на удобном для обороны берегу Влатвы. Шесть тысяч пешцев при полусотне орудий и две тысячи легких всадников-витязей увел за собой товарищ воеводы, родовитый, но оттого не менее разумный и боевой воевода Андрей Шеян. Так что за тыл Григорий Романович не беспокоился, а вот его собственное войско, увы, в значительной степени ослабло. Четыре тысячи панцирной конницы – рейтар и латных витязей, семь стрелецких приказов по пятьсот воинов в каждом, солдатский мушкетеро-пикинерский полк в полторы тысячи бойцов, да пушкарей пять сотен на семьдесят орудий – вот, собственно, и все силы. Некоторые молодые воины пугались, когда слышали рассказы беженцев об огромной, затмившей горизонт армии врага, но сам князь знал, насколько велики глаза у страха, а потому справедливо оценивал силы заурцев максимум тысяч в сорок воинов. Вчетверо более, чем у него, но воевода занял оставшиеся от летней кампании полевые укрепления рогорцев, перестроенные лехами для обороны горного прохода. Их было нетрудно чуть обновить да расчистить, и Григорий Романович был убежден, что на этой позиции отобьется и от более могучего врага. Хватило бы продовольствия…

Несмотря на собственную бережливость и рачительность, князь отдал половину обоза беженцам. Впрочем, почему отдал? Честно продал. Ибо среди бегущих от врага жителей ему встретились жены бунтаря короля и его наследника – между прочим, мать и дочь. А с ними оказался и золотой запас Рогоры, вывезенный по приказу принесшего присягу лехам «великого князя». Как же у них все запутанно… Впрочем, когда и где в смутные времена было иначе?

Так вот сей золотой запас и должен был быть потрачен на закупку провианта! Так что Григорий Романович, реально оценивая возможность «потрясти» еще лехских кметов, успевших собрать хороший урожай – заплатив к тому же полновесными золотыми и серебряными монетами, – решил помочь бедствующим. Не забывая, впрочем, о себе и нуждах войска.

И вот уже пять дней, как его рать встала непреодолимой стеной, заняв многочисленные укрепления у развалин Волчьих Врат. Князь ждал врага со дня на день, отправив сквозь горный проход многочисленные разъезды, но сегодня они вернулись – и не одни, а с весьма необычными гостями.

Вся жизнь, а в особенности события последних дней пролетели перед глазами воеводы за несколько мгновений. Да, Григорию Романовичу нравилось вспоминать себя молодым – высоким, статным, могучим, грозой торхов и любимцем сдобных вдовушек, мечтавших провести хотя бы ночь с настоящим богатырем… Но, увы, все в прошлом. Битва у Молоховой горы разделила жизнь князя на «до» и «после». Ибо теперь многочисленные ранения дают о себе знать, с каждым днем все сильнее мучая некогда крепкого мужчину.

Голова князя полностью облысела, а тело без привычных физических нагрузок сильно раздобрело и стало рыхлым. Да, сдал бывший ратник, и очень сильно сдал… Но как же иначе, если на правой руке осталось всего три пальца, что с трудом держат саблю, а левая так вообще усохла после сечи? Как иначе, если ходит воевода всерьез хромая на левую ногу и не может даже ровно встать, скашиваясь набок? Одно счастье, что в седле физические недуги не так уж и сильно бросаются в глаза – но как быть с болями во всем теле, особенно усиливающимися в непогоду?

Григорий Романович с грустной улыбкой поставил рог с хмельным медом на столешницу. Да, он мучается, и содержимое сего сосуда давно стало одним из немногих средств, что притупляют боль. Но ведь он жив! Он жив – а многие побывавшие с ним в бесчисленных схватках давно уже легли в землю. А князь живет и даже радуется жизни – особенно своей златовласой красавице жене Ксении и маленькому комочку счастья, их доченьке Миле, любимице воеводы… Да и государь не обделяет его ни вниманием, ни уважением, а уж как возвысился род Ромоданских! И ведь может статься, уже ранней весной появится наследник – по крайней мере, повитухи, осмотревшие жену перед самым отбытием князя, уверяли счастливых супругов, что родится мальчик…

Эх, лишь бы доверие государя не предать, лишь бы воев как можно больше в сече сберечь! Да врага злого, заклятого положить в землю у этих самых гор!

– Зови!

Пора. Откинувшись на спинку прочного походного кресла, Григорий Романович приготовился встречать гостей. Украдкой протерев лысину от обильно выступившего пота – что вы хотели, вес да обильное питие! – он постарался придать лицу самое величественное выражение.

Вошедшие в княжий шатер довольно занятны. Старший, высокий и чуть суховатый мужчина с широкими плечами и узловатыми, жилистыми руками, смотрит уверенно, держится независимо и даже слегка высокомерно. Его серые глаза напоминают две льдины, и даже воеводе стало не по себе, когда он поймал на себе их взгляд. Впрочем, виду Григорий Романович не подал и с удовлетворением про себя отметил, что этот «гость» старше его годами.

Второй же – молодой мужчина, крепкий, с загорелым, обветренным лицом и прямым, честным взглядом, левая рука перевязана. В уголках его рта угадывается дружелюбная улыбка, но он также держится независимо, впрочем, и без лишнего самомнения.

Обоих роднит ощущение внутренней силы, заключенной в телах и ищущей выхода. Хотя внешне – простые воины в обычной походной, легкой и практичной одежде, но даже без намека на какие-либо изыски. Да и рукояти их клинков, потертые от частого использования, явно не походят на инкрустированные самоцветами рукояти парадных сабель и шпаг. И тем не менее оба вошедших представились королями! Молодой – Рогоры, а старый – самой Республики. Только вот монарх последней пока еще борется за власть в охваченной усобицей Варшане (свежие донесения от разведчиков!) и здесь быть никак не может. Да и короля Рогоры – первого и последнего! – недавно казнили в столице как опасного бунтаря… Или он умер в темнице? Впрочем, не все ли равно?