Роман Злотников - Ярость обреченных [litres]

– Вразнобой по ени чиры! Бей!!!

Сигнал – и, аккуратно высовываясь меж защитных зубцов, стрельцы торопливо разряжают огнестрелы в сторону «новой пехоты». Пять шеренг, пусть и разреженные по фронту, – сложно промахнуться.

Противник, уже подобравшийся на дистанцию эффективного огня, отвечает слитным залпом. А потом еще одним и еще… Есть первые погибшие и раненые среди стрельцов, но их немного: кусок горячего свинца достается или самым невезучим, или самым азартным, слишком долго целящимся в сторону врага. В основном же моих воинов неплохо прикрывают массивные деревянные плахи парапета и столь же толстые зубцы. А вот у построенных в чистом поле ени чиры никаких укрытий нет – и выбывшие из строя в их рядах появляются чуть ли не после каждого второго выстрела.

Но в целом моя задумка себя не оправдала: я надеялся, что после подрыва земляных орудий азепы бросятся бежать, смешав порядки ени чиры, а до того мои стрелки хорошенько так проредят их число. Но, оклемавшись после взрыва, заурцы лишь дико закричали и бросились вперед, ко рву. Первая вязанка фашин уже упала на дно… Эх, недаром они полвостока завоевали!

– Пан Кричич, пора!

Пан Ежи Кричич, поручик уланской сотни южного

гетманства, командир первой хоругви добровольцев

За спиной раздается приглушенный топот десятков сапог – в подавляющем числе в первую хоругвь зачисляли шляхтичей и их слуг. Причем среди моих подчиненных есть более родовитые и уважаемые паны, чем я, но при назначении командира хоругви пан Ясмень уперся как бык (это он умеет!) и именно меня поставил старшим. «Изрядной храбрости и разумения молодой человек. Лучшего командира на сотню не найти!» – таким образом полковник (и мой бывший командир) охарактеризовал свой выбор.

Что же, теперь пришла пора оправдать доверие пана Ясменя… Впрочем, старшие над десятками поставлены, цель – до последнего защищать стену – ясна как день, и особых командирских навыков не требует. Скорее уж фехтовальных – но этого мне уж точно не занимать!

Резво взбегаем по узкой лестнице внутри башни. Не знаю, правильно это или нет, но выход на прясло возможен только здесь. И вход тоже – так что, заняв стену, противник будет вынужден выбивать массивные дубовые двери под убийственным огнем из каменных бойниц… Не так и глупо.

Пан Ясмень по обоюдному согласию с князем оставил в крепости лишь две хоругви, по сотне бойцов в каждой. Но если вторая защищает северную стену и ворота, находясь, по сути, в долгосрочном резерве, моих людей пан Торог решил использовать для защиты южной стены. А чтобы мы не несли лишних потерь от обстрела, он распорядился до поры до времени отвести хоругвь к воротам. Но вот пора и настала…

Впереди ослепляющим дневным светом замаячил выход на стену.

– Руби!!!

Выскочив вперед, обрушиваю удар чекана [10]на стальной шлем приподнявшегося над парапетом заурца. Узкий клевец с тыльной стороны топорища прошивает тонкую сталь защиты, вонзившись в череп.

Первый.

Вырвав окровавленный шип из головы врага, перехватываю рукоять – и легким кистевым движением (с шагом вперед левой и переносом веса тела) отправляю топор в спину рубящегося со стрельцом азепа. Топор с хрустом вонзается в плоть, прорубив кожаный панцирь.

Второй.

Выстрел сзади обдал жаром, что-то горячее вжикнуло справа: поднявшийся по лестнице заурец, уже успевший занести кончар для укола, сбит метким выстрелом пана Енджика. Кивком благодарю его за спасенную жизнь и тут же выхватываю шпагу: над парапетом показалась рука очередного азепа, легшая на перекладину лестницы. Удар – и отрубленная кисть, брызнув на меня кровью, падает под ноги. Снизу раздается крик боли, тут же переросший в вопль ужаса – и практически сразу оборвавшийся где-то внизу.

Третий.

Соратники обтекают меня, заполняя стену и вступая в скоротечные схватки с уже поднявшимся врагом. Командовать ими бессмысленно – бой в одно мгновение разбивается на множество мелких схваток.

Быстро пробежав вперед, вырываю чекан из спины заурца – топором-то рубить значительно легче, чем шпагой, – и возвращаюсь назад, к лестнице.

Одного взгляда вниз, под подошву стены, достаточно, чтобы понять – лестницы от прясла не оттолкнуть. Когда их только приставляли, был шанс помешать рогатками, но сейчас их установили прямо со дна рва, и у нас просто нет рогаток нужной длины. Неплохо было бы скатить вниз бревно покрупнее – оно бы и штурмующих смело, и лестницу наверняка бы сломало, – да вот нет бревна! Крепость стоит в степи, здесь древесина встречается крайне редко, а заготовленный заранее дуб забрали на орудия. Толку-то от них… Нет даже камня, чтобы сбросить вниз, все пошло на начинку земляных пушек.

Между тем над парапетом появляется еще один заурец. И довольно эффектно – разом выпрямившись, будто прыгнув наверх. В руке зажат длинноствольный самопал. С двух шагов не промахнешься, но азеп слишком спешит выстрелить, а я рывком прыгаю вправо, одновременно метнув чекан. Не целился и не попал – но промахнулся и противник, пуля ударила в деревянную плаху левее.

Враг спрыгивает на узкую площадку, с обеих сторон огороженную высоким, по грудь, частоколом. В его руках сверкнул ятаган, а за спиной показался столь же проворный азеп… К последнему от башни спешит кто-то из моей сотни, я же, выхватив из ножен парные клинки, мягко шагаю навстречу заурцу.

Яростно взревев, враг рубит наотмашь – ныряю под ятаган, одновременно уколов навстречу. Однако противник легким прыжком уходит влево и тут же с силой рубит сверху, вложив в удар вес тела. Успеваю подставить под ятаган плоскость кинжала, одновременно направляя его от себя, как бы стряхивая вражеский клинок. Получается плохо, кинжал не то что не парирует, он даже направление атаки изменить не может, лишь на вершок отклонив удар ятагана. Но мне хватает и этого – с отшагом правой назад, по диагонали разворачиваюсь к противнику, одновременно подняв шпагу к голове – позиция для атаки. Стремительно колю сверху вниз, но азеп тяжелым ударом от себя сбивает шпагу и тут же обратным кистевым движением рубит навстречу, целя в горло. Лишь скорость и отменная реакция позволяют мне избежать смерти, отклонившись назад.

Укол – и расширяющийся к острию клинок ятагана с хрустом входит в стык ребер и живота. В глазах мгновенно мутнеет, и тут же становится нечем дышать, из открытого рта вместе со сгустком крови вырывается лишь глухой хрип.

Недолгое падение – и спина упирается в надежные, толстые плахи частокола. Но прежде чем сознание окончательно погасло, я успеваю с мрачной усмешкой произнести про себя: «Четвертый». Азеп, насквозь прошитый шпагой, лежит напротив, с торчащим из груди клинком.