Александр Некрасов - Вперед, русичи! [опечатка в фамилии писателя в заголовке]

– Распустили языки, – задумчиво проговорил царь. – Никакого порядку нет. А порядку не будет – все дело рухнет. Все труды будут загублены…

Странно, но никакого страха у Павла не было. Он лишь молчаливо смотрел, стараясь понять, где это он очутился, а резкие окрики старика его совсем не пугали. И чего он может ему сделать? Да и не виноват он перед ним еще ни в чем. Царь не царь, но не монгольский же хан, в конце концов. Свой. Русский.

– А ты что за птица? – обратив взор на Павла, начал допрос государь. – На каменщика что-то не похож. Уж не скоморох ли? Ишь, как вырядился. Или блаженный наподобие моего Васьки? Али вынюхиваешь чего?

– Да чего вы все: то блаженный, то лазутчик. Будто сговорились, – совсем не робко ответил Павел, глядя государю в глаза.

– Измена кругом, измена, – покачал головой старик. – Так кто же ты будешь, такой обидчивый.

– Павел я, Пашка, обыкновенный нормальный человек. Обыкновенный ученик обыкновенной школы. Я же вас царем не обзываю, даже если вы и вправду царь.

Или же от таких непонятных речей, или же оттого, что парень не выказал страха перед ним, привыкшим к беспрекословному повиновению и подчинению, Иван Васильевич поначалу опешил. Но затем негромко так, весело рассмеялся:

– Горячий, ох горячий. А кто таков, не возьму в толк.

Он еще что-то хотел добавить, но тут у прохода вновь послышался шум. Появился Никита Романович, волоча машину времени вместе со стоящим на ней магнитофоном. Павел усмехнулся, глядя, как немолодой уже царедворец пытался сохранить невозмутимость и боярское достоинство, выполняя эту не свойственную для него работу. Стражники, судя по всему, в зал не допускались.

– Вот это с ним было. – Поставив кресло и отдуваясь, Никита Романович кивнул в сторону Павла.

Грозный, не сумев скрыть удивления, посмотрел сначала на внесенные предметы, на тяжело дышащего боярина, затем перевел взгляд на ухмыляющуюся физиономию Павла.

– Ты смотри-ка, смешливый какой, – задумчиво заметил он и замолчал, пытаясь оценить увиденное, уяснить, разобраться, кто же все-таки этот отрок и что означают эти предметы. Как опытный властитель, он не хотел выказывать своей растерянности, продолжая допрос. – Давай выкладывай. Больно уж меня любопытство разбирает, – молвил он.

– А вы сначала скажите хоть, какой нынче год?

Взгляд Грозного, не привыкшего к такому неповиновению, начал темнеть, но тут же поспешил разрядить обстановку Никита Романович, сам немало пораженный всем происходящим:

– Семь тысяч восемьдесят восьмое лето от Сотворения мира, – ответил он и сердито прикрикнул: – И не стой истуканом, когда с самим государем разговариваешь!

– Так вы и вправду царь? – удивленно протянул Павел. – А какой?

– Да ты что, смеешься, что ли? – буквально заорал боярин.

– Что вы, нисколько, – обернувшись к нему, ответил паренек. – Но ведь их много, царей-то, было.

– Много?

От гнева и возмущения Никита Романович аж побагровел. Иван Васильевич же на удивление спокойно посматривал на все происходящее, как бы не замечая неосторожных слов юноши, оскорбляющих его царское достоинство.

– Да я тебя… Да ты у меня… – задыхаясь, повторял боярин, выбирая, какие кары обрушить на голову Павла, – заживо сгною, смерд, за речи такие. Да я тебя…

– Хватит! – прервал его старик, грозно сверкнув очами. – Иоанн Васильевич я. Может, слыхал о таком?

– Грозный?! – От сомнения и удивления у Павла округлились глаза. – Иван Васильевич?!

Реакция паренька все же доставила удовольствие властителю.

– Так слыхивал аль нет?

– Как же, слышал, – ответил Павел, а сам лихорадочно начал копаться в своих скудных исторических знаниях, угораздило же на самого царя нарваться. – Слышал, – повторил он, – вы тут опричнину вводили, с Казанью воевали и… – Он замолчал.

На ум больше ничего не приходило, кроме картины «Иван Грозный убивает своего сына» и веселого фильма «Иван Васильевич меняет профессию», благодаря которому он и угадал царя по имени.

– Негусто, – нарушил молчание государь, – а про каких таких других царей ты говорил? Давай-ка выкладывай.

– Да… разные были, – замямлил Павел, поняв свою оплошность. Вынесло опять с языком, но продолжать отмалчиваться он уже не мог. – Александр Первый, Павел, Петр Первый, последним – Николай Второй. – Он призадумался, лихорадочно отыскивая в памяти еще какое-нибудь имя. – Да, еще Елизавета была, Екатерина, даже две Екатерины! – радостно затараторил он.

– Бабы на царство! – остудил его гневный оклик Грозного. – Да ты плети хоть, чтоб складно было!

– И не плету я вовсе, – оскорбился Павел высказанным сомнением в его познаниях. – Какая-то одна из них даже очень хорошей царицей была, у нас так и говорят – век золотой Екатерины. Только все это потом было, после вас, – опомнившись, с кем ведет спор, добавил он.

– А-а, так ты ведун, стало быть, – удовлетворенно кивнул Иван Васильевич. – Васька-то мой блаженный тоже часто пророчил мне. Только ты на блаженного не похож. Нет, не похож, – закончил он, еще раз внимательно оглядев паренька.

– Да не ведун я, – загорячился Павел и без особой надежды на понимание попытался рассказать все, как было на самом деле. Только на сей раз попробовал сделать это более доступно для своих слушателей.

– Много-много лет пройдет, научатся люди и по воздуху летать, и по земле без лошадей ездить. Города большие построят, царей много разных будет, а потом сделают вот такую машину. – Он показал на кресло. – Сядешь в нее и где захочешь сможешь оказаться. Хоть на сто лет назад езжай, хоть на сто лет вперед. Я вот еще вчера на Куликовом поле был, когда наши с монголами бились, – для убедительности добавил он.

– А сюда-то зачем пожаловал? – будто поверив ему, спокойно спросил Грозный.

– Я девушку одну ищу, Дашу. Она на такой же машине уехала куда-то, может и сюда, и потерялась. А мне очень найти ее надо.

– Девушку, говоришь, – как-то устало и, потеряв интерес, проговорил Грозный. – Да, много я всяких сказок слыхивал. Такой еще нет.

Его слова остудили Павла, уже почти уверенного в том, что ему поверили. В зале повисла тишина. Слышно было лишь, как сопел у прохода не оправившийся еще от гнева боярин. Ероха по-прежнему лежал, распластавшись на полу, и похоже было, что он потерял сознание от выпавших на его долю переживаний.

– Да ты садись, – несмотря на явное неодобрение боярина, предложил Павлу государь. – Гляжу, еле стоишь, а мы отселя не скоро еще пойдем. У нас с Никитой Романовичем здесь дел еще много.

Павел не преминул воспользоваться царским предложением, так как не только устал стоять, но и веки его потяжелели. После совсем недавнего сытного обеда на Угре-реке, в окружении русских воинов, его сильно клонило в сон, несмотря на всю необычность обстановки. Ведь уехал он из своего века поздно вечером, побывал еще в двух, добрался до третьего, а подремать ему удалось немного только у монголов да в роще. Пока Гридя не приехал.