Дмитрий Зурков - Бешеный прапорщик [Весь цикл в одном томе] [СИ голимый, не вычитанный, но вроде законченный]

– Нет, конечно, господин учитель, расскажите, пожалуйста, окажите милость! – Моя милая озорно улыбается. – Денис, мне это все папа уже сколько раз рассказывал! Я даже из Сашкиного ружья стреляла.

– И сколько раз попала? Я имею в виду в мишень, а не в забор… Ай!.. И чего это мы деремся, мадмуазель?

– А того, что Вы, сударь, задаете неприличные вопросы! Вот… И вообще, взялся учить наивную барышню, так учи! Как там надо пистолет держать?

Сначала показываю сам, потом отдаю браунинг и, поправляя Дашины руки, невольно ее обнимаю. А потом, не в силах удержаться, легонько трогаю губами ее маленькое розовое ушко. Она поворачивается ко мне, в глазах озорные смешинки, нежно целует, затем отстраняется и тихонько шепчет:

– Денис, тебе не кажется, что ради приличия мне нужно хотя бы пару раз выстрелить?.. Потерпи немножко, мой хороший…

Во время перекура, пока Александр-младший увлеченно заряжал оба маузера и парабеллум, господа путейцы вспомнили про дробовик.

– Ну, теперь мы от Вас, Денис Анатольевич, не отстанем. – Александр Михайлович весело улыбается. – Показывайте, ради чего испортили ружье!

– Одну минуту! Саша, поможешь?..

Вместе с парнем перевешиваем использованные мишени чуть поближе друг к другу и идем на исходную.

– Вот, смотрите. Навстречу мне двигается группа солдат противника. – Показываю стволом на мишени. – Мне нужно пройти через них. Делается это примерно вот так…

Выстрел, перезарядка, четыре быстрых шага вперед, снова выстрел, перезарядка, еще несколько шагов навстречу «противнику», выстрел, перезарядка…

– Вот, собственно и все. – Возвращаюсь к зрителям. – Если бумажные клочья Вас не убедили, можем сходить и посчитать количество попаданий в каждую мишень. А израсходовано всего пять выстрелов.

Сашка в восторге, оно и понятно, молодой еще, глупенький. А вот господа инженеры призадумались.

– Да, Денис Анатольевич, оказывается, это – страшное оружие. – Михаил Семенович как-то по-особому смотрит на меня. – Я бы даже сказал – излишне жестокое… Хотя само это словосочетание лишено всякого смысла…

– Миша, ты забываешь, что сама война – жестокое занятие. И не мы напали, а на нас. – Александр Михайлович принимает мою сторону. – Вспомни, хотя бы, что Даша рассказывала про солдата, который брата в госпиталь привез. Это не жестокость?..

– Помнишь того солдата, Денис? – Вступает в разговор моя ненаглядная. – Его Федором, кажется, звали. Он еще к тебе просился, ты обещал отомстить…

– И как, отомстили, Денис Анатольевич? – Интересуется Михаил Семенович. – Если не секрет, каким образом?

– Отомстили. Ночью проползли в окопы, где находился германский взвод, который… Не важно… Закидали гранатами землянки, добили оставшихся в живых, и уползли обратно. На прощанье оставили записку, в которой все объяснили. А через несколько дней наши авиаторы листовки-предупреждения над германцами раскидали.

– И что, помогло?

– Ну, с тех пор я про издевательства над ранеными не слышал… А Котяра, в смысле, Федор до сих пор у меня в роте.

– А почему – Котяра? – Удивляется Дашенька.

– Да был потом случай… Нам надо было через дорогу перескочить, а там как раз германский патруль остановился, заподозрил что-то. Федор тогда камень неподалеку в кусты кинул и разозленным котом как заверещит! – Пережидаю дружный смех и продолжаю. – Немцы так лихо костерили этого кота, я столько новых слов услышал!.. А к Федору потом это прозвище прилипло…

Наш разговор прерывает появление Полины Артемьевны и Ольги Петровны, которые очень подозрительно нас оглядывают со всех сторон.

– Ну-ка, рассказывайте, господа, вы тут решили попойку устроить? – Прокурорские взгляды по очереди задерживаются на каждом. Блин. Такое ощущение, в прицел снайпера попал. – Даша, а ты-то куда смотрела, а?

Спустя минуту выясняется причина волнения. Вольдемар свет Аристархович заявился в дом пьянее водки, ничего не сказал, ничего не объяснил, и завалился спать в отведенной комнате. Что, собственно, и послужило причиной волнения дам. Их мужья чуть ли не хором рассказывают о проигранном пари, и о том, что они не настолько глупы, чтобы совмещать спиртное и стрельбу. Чтобы не мешать выяснению отношений, отхожу на пару шагов в сторону. Чтобы перекурить. Но и тут меня достает неугомонный тинейджер Сашка.

– Денис Анатольевич, а бывало так, что патроны кончались, или нельзя было стрелять? Что делали тогда?..

Какие-то каверзные вопросы задает юноша, да и во взгляде чертики так и прыгают… А, кажется, знаю, откуда ветер дует.

– Тогда, молодой человек, рубились шашками.

– А можете показать? Я тоже хочу научиться!

– Ну, тащи ее сюда…

Сорванец испаряется и через несколько секунд появляется с «Аннушкой», которая лежала на столе рядом с охотничьими ружьями. Цепляюсь взглядом за зачахшую невысокую елку, которую закрыли от солнца более сильные деревья. Для примера пойдет. Достаю шашку из ножен…

– Вот смотри. Раскручиваем клинок, так легче выйти на удар. Потом – вот так…

Теперь от елки остался только ствол с зачатками веток. Немножко неровно, но – не беда… Только теперь замечаю, что все с интересом наблюдают за новыми изысками в ландшафтном дизайне.

– Где Вы так научились, Денис Анатольевич? – Выражает общую мысль Михаил Семенович.

– У своих казаков. Они каждый день по полчаса, как минимум, машут. Да еще и поют при этом.

– Поют?.. А что именно?.. – М-да, Полину Артемьевну хлебом не корми, дай новую песню. Хотя, тут, как раз, песня-то старая.

– Они то ли у кубанцев, то ли у терских переняли песню «На Шамиля». На мотив лезгинки, только слова сами сочинили. А в ритм мелодии в фланкировке, то есть, умении владеть шашкой, упражняются.

– А показать сможете? – Вопрос с подвохом уже от Александра Михайловича. – Мы подпоем, или похлопаем.

Блин, отказываться как-то неудобно… Ну, ладно, где наша не пропадала? Наша пропадала везде, как в том анекдоте…

Вхожу в ритм, раскручиваю клинок нижней восьмеркой, поехали дальше…

Мужские голоса, среди которых теряется Сашкин дискант, подхватывают припев, дамы задают ритм, хлопая в ладоши, Михаил Семенович помогает им, постукивая ладонью по столешнице. «Аннушка» блестит на солнце, вьется, как живая вокруг руки. Перехват, верхняя восьмерка, теперь вниз, прямой крут, петля, еще восьмерка…