Дмитрий Зурков - Бешеный прапорщик [Весь цикл в одном томе] [СИ голимый, не вычитанный, но вроде законченный]

Высунувшись обратно, Стёпка чертыхнулся сквозь зубы, затушил только что закуренную самокрутку, поплевав на дымящийся кончик, и засунул обратно в кисет. Потом снова поправил вечно сползающий ремень винтовки и стал ожидать приближения гостей – через мост ехал шикарный легковой автомобиль. Когда он остановился прямо напротив Стёпки, из него вылезла довольно пёстрая компания. Хорошо одетый господин, крепко сбитый прапорщик при погонах и оружии, но с большим красным бантом на груди, двое солдат, тоже с бантами, державшими в руках непривычного вида винтовки, и ещё какой-то тип с длинными, давно не мытыми волосами в офицерской шинели без погон.

– Здравствуйте, гражданин солдат! – Радостно восклицает хорошо одетый господин. – Поздравляю вас с падением ненавистного тирана и обретением свободы!

Стёпка от неожиданности растерялся настолько, что в ответ смог только кивнуть.

– Я – представитель Временного комитета Государственной Думы для водворения порядка в столице и сношения с лицами и учреждениями! У вас с утра уже был один мой коллега, теперь вот я привёз более детальные инструкции! – Представитель Временного комитета показывает Стёпке большой бумажный пакет, запечатанный сургучными печатями, и поворачивается к офицеру и солдатам. – Это – выделенная мне охрана…

– А я – представитель революционного народа и слежу, чтобы здесь не наносилось вреда его интересам. – Неуклюже пытаясь "откозырять" и распространяя вокруг себя запах свежеупотреблённого алкоголя, объясняет немытый в офицерской шинели. – Во-он там подсел к ним в авто…

– Не могли бы вы, гражданин солдат, провести нас к своему начальству? – Снова объясняет цель своего прибытия растерявшемуся Стёпке хорошо одетый господин.

– …

– Послушай, братец, нам нужен твой дежурный начальник, чтобы он проводил нас к коменданту. – Спокойно и как-то даже ласково говорит прапорщик.

– Дак эта… Вашбродь… Тама он, в крепости… – Стёпка начинает приходить в себя.

– Поедем, проводишь нас, а то мы ничего тут не знаем, заплутаемся.

– Дак эта… Не положено… Пост…

– Да не бойся, я тут одного из своих оставлю. У меня ребята надёжные… Революционные… Иди, садись…

Это было последней каплей, Стёпка ещё никогда в жизни не ездил на таких автомобилях. Он быстро обежал вокруг и сел на переднее сидение слева от водителя, который безразлично смотрел по сторонам, дожидаясь конца разговора. Один из солдат остался возле будки, остальные сели на заднее сидение, а патлатый представитель народа вскочил на подножку из-за нехватки места…

Ехать пришлось недолго, наверное, минуты три. Когда авто остановилось, Стёпка, распираемый гордостью, забарабанил в калитку Никольских ворот.

– Чё надоть? – В открытом маленьком окошке появился ещё один Стёпкин приятель Лёха.

– Чё-чё! Да ни чё! Самовар через плечо! Открывай давай, тут из новой власти приехали до коменданта! – Стёпка ликовал, чувствуя приобщение к могуществу новых правителей.

– Ага, разбежался! Как я тебе открою, ключи от ворот у Сысоева, а он в караулке спит! Велел не будить! Ты его знаешь – уж взгреет, так взгреет!

– Простите, гражданин солдат, а кто такой этот ваш Сысоев? – Вступает в перепалку хорошо одетый господин.

– Это – унтер наш. Он за дежурного остался, пока народ в городе гуляет. Офицеры-то по домам сидят. – Стёпка изо всех сил старается быть полезным прибывшим.

– Алексей, голубчик, вы нам откройте и покажите, где караулка. Мы сами разбудим вашего унтер-офицера, и он не будет иметь оснований на вас злиться!

С той стороны раздаётся лязг железа, калитка открывается и бдительный караульщик пропускает всех внутрь, притормаживая, тем не менее, Стёпку.

– Ты эта… Тут посмотри, а я дальше провожу…

– Вот-вот, я тоже здесь останусь, покурю на свежем воздухе. – Поддерживает идею патлатый, доставая из кармана шинели пачку папирос. – Угощайся, братец, не стесняйся. Да бери, бери ещё парочку. Нелегка солдатская доля, да?..

Прикуривая от спички, поднесённой тем же участливым собеседником, Стёпка краем уха вдруг слышит какую-то возню за воротами, но в тот же миг ребро ладони патлатого сильно бьёт его по шее и Стёпка проваливается в темноту…

Спустя минуту раздаётся скрежет замка и тяжёлые створки ворот, не торопясь, начинают распахиваться. "Патлатый", стянув с бритой головы парик, вытягивает из-за пазухи и надевает папаху, затем оттуда же появляется красный шарф, которым он начинает размахивать над головой, повернувшись к Кронверкской набережной.

– Ильюха, сигнал! – Из-за ворот доносится голос прапорщика.

– Даю, Кот, даю! – Шарф продолжает реять в воздухе…

Через минуту на набережной появляются два грузовика с красными флагами, битком набитые солдатами, их сопровождает казачья сотня. И только очень внимательный взгляд может отличить малиновые лампасы уральцев от красных донских. Колонна проезжает мост и втягивается в ворота крепости…

Что бы там не говорили, а птицы и животные, всё же, обладают хорошей памятью и способны обмениваться информацией внутри своей стаи. Настал день, когда взбалмошные сороки и вороны снова увидели человека, всегда нёсшего им смерть из палки, изрыгающей огонь, дым и разящую дробь. Быстро поделившись этой новостью с бродячими собаками, они на всякий случай убрались подальше, оставив, как водится, несколько наблюдателей из числа самых шустрых пернатых. Прошёл день, второй, третий, но ОН не появлялся. Постепенно радостно каркающие и всё более наглеющие стайки пернатых оккупировали все деревья вокруг Александровского дворца, находя себе пропитание "от щедрот царского стола"…

Николай страдал… Боли в изуродованном ожогами лице, в правой руке, лишённой двух пальцев, в повреждённых связках в колене, несмотря на все старания небольшой армии медиков, возглавляемых общепризнанным кудесником академиком Павловым, не исчезли до конца, и периодически напоминали о себе изнуряющими приступами. Он старался терпеть эти муки, но сил надолго не хватало. И тогда оставалось последнее средство – инъекции морфия и алкоголь. Одурманенный ими, он бесцельно ковылял по коридорам дворца и лишь изредка, уступая слёзам и мольбам любимой Аликс, выходил на воздух. Исчезли мечты и желания. Стали недоступны былые увлечения колкой дров, прогулки на велосипеде и лыжах всей семьёй, былая страсть к городкам и гантелям. Даже папиросы с любимым турецким табаком вызывали боль в неправильно сросшихся губах, разорванных при взрыве огнемёта.

Оставалась одна мысль, а точнее приговор, который он, считавший себя ещё совсем недавно "Хозяином земли Русской", вынес сам себе – не нужный никому калека… Почти никому. Аликс и дети уже привыкли к его новому обличью, но, всё же, он несколько раз ловил их взгляды, когда они думали, что он их не видит. В глазах были жалость и страх. И Мама, когда приезжала навестить, испуганно отводила глаза. Николай и сам не мог без содрогания смотреть на эти уродливые, бугристые шрамы. Хоть из помещений, где он обычно бывал, и убрали все зеркала, но его изуродованное лицо могло глянуть на хозяина и с полированной поверхности серебряного подноса, и из глубины книжных полок, закрытых стеклянными дверцами…