Дмитрий Зурков - Бешеный прапорщик [Весь цикл в одном томе] [СИ голимый, не вычитанный, но вроде законченный]

Через несколько томительных минут возвращаются разведчики, старший сразу пробирается ко мне.

– Правый костёр – коновод, лошади рассёдланы, рядом ручеёк журчит, так что подобраться легко будет. Остальные – у левого костра. Насчитали шестерых, спят вповалку, часового нет. Рядом палатка стоит, главный, наверное, там.

– Щур, Сыч, ко мне. – Негромко подзываю командиров "пятёрок". – Щур, твой – левый фланг, двоих бойцов мне сюда. Сыч, отправь двоих убрать конюха, сам с остальными – справа. Палатка моя. Сигнал – крик совы. Скоро совсем рассветёт, начинаем через пять минут. Отсчёт пошёл…

Диверсы неслышно расползаются на исходные, а я, не отрываясь, смотрю на часы, и вслушиваюсь в тишину. Нарушаемую пока только недовольным шёпотом Гургена:

– Пачэму ми здэс? Нада идти их рэзат…

– Подожди две минуты. Полезешь сейчас – всё испортишь, да и под свою пулю попадёшь ненароком.

– Я смэрты нэ баюс. Атамстыт хачу…

– Ещё минута, и идём. Терпи…

Секундная стрелка обегает последний круг, трогаю за плечо "призрака", тот подносит руки ко рту и дважды негромко ухает сова. Вскакиваем и несёмся вперёд. Возле костра угадывается короткое множественное движение, пара теней вскакивает и тут же падает обратно на землю…

Вот и палатка. Как раз вовремя! Полог откидывается в сторону, бью с ноги, любопытный улетает обратно с удивлённым всхрипом. Ныряю следом, маленького светильничка хватает, чтобы сориентироваться. Бахчо в одних штанах, но уже с люгером в руке пытается подняться со своей кошмы. Уже в прыжке перехватываю нож в левую руку, секущий удар по запястью, пистолет вылетает из ставших непослушными пальцев. Приземляюсь коленом чуть пониже грудины, выбивая воздух из лёгких, правой ребром ладони – удар по сонной для верности. Хватаю первый попавшийся ремешок, перетягиваю жгутом руку басмача повыше резанного запястья, нечего ему слишком рано умирать, у меня на этот счёт другие планы… Ага, вот ещё плетёный какой-то ремень, как раз подойдёт… Вот, локти почти к лопаткам притянуты, грудь "горделиво" колесом выгнулась. Теперь ноги спутать… А вот эта тряпка за кляп сойдёт… Всё, готов урод!..

Без особых нежностей выволакиваю "трофей" из палатки.

– Командир… – Сзади подходит Сыч. – … Там Лёшку нашли… И проводника… Тебе лучше самому глянуть…

Тела уже подтащили поближе к костру. Опознать можно только по обрывкам формы. При скудном отсвете пламени невозможно даже понять, где осколочные, где следы камней, а где отметины от калёного железа… Значит, они были живы, когда их притащили сюда… Суки, б…!..

– Вачэ!.. Вачэ!.. – Сдавленно хрипит Гурген, опускаясь на колени перед проводником. – Хужанэ (ублюдки)!.. Стаакэ (сволочи)!..

Я не могу даже закрыть Лёхе глаза, провожая в последний путь. Вместо них две дыры в подгоревших сгустках крови… Тошнотворно воняет палёным мясом… В голове какая-то звенящая пустота… Сзади шёпотом матерится кто-то из диверсов…

– Живых взяли? – Сам не узнаю своего голоса.

– Троих взяли. Вон сидят, с…ки. – Сыч показывает на двоих связанных курдов. Третий лежит рядом, ему верёвки не нужны, клинок распорол брюхо так, что половина содержимого вывалилась наружу… Ну, что, клин клином вышибают?

– Всем бошки с плеч!

Гурген одним прыжком подлетает к ближайшему курду.

– Ар-р-р!..

Кинжал рассекает горло от уха до уха, басмач хрипит и булькает, судорожно пытаясь вздохнуть, кровь в пламени костра кажется совсем чёрной. Второй помимо воли пытается отодвинуться, но один из бойцов хватает его за волосы, вздёргивая голову вверх, нож, блеснув алым отблеском, чиркает по горлу. "Оборотень" справляется не хуже кавказского клинка.

Пришедший в себя Бахчо мычит сквозь кляп, один из армян по моему кивку вытаскивает тряпку. Главный моджахед что-то бубнит по-своему. Стоящий рядом доброволец переводит:

– Гаварыт, что он и его шеккалы всо равно попадут в джаннат ан-на" им… в райский сад с прэкрасный гурия, а ванучий гяур будут гарэт в Джаханнам (ад).

– Райский сад, говоришь? Переведи ему, что он-то уж точно туда не попадёт.

Не знаю, насколько правы те, кто убеждён, что мимо рая пролетит укушенный собакой, повешенный, и кто-то там ещё, но честная смерть от пули не для этой сволочи. Пёсиков поблизости нет, а вот верёвку найдём обязательно! Только вот и подходящих деревьев рядом тоже нет… Ну, это дело поправимое…

– Сыч, столбы от палатки и копья сюда…

Пики у этих уродов в чуть выше человеческих роста. Толщиной, правда, в большой палец, но если связать несколько вместе…

Объясняю своим, что и как нужно сделать, и через минуту импровизированная геометрическая фигура "пирамида" готова, высоты в ней, к сожалению, под метр восемьдесят. Ничего, наконечники плотно вошли в каменистую землю, не выскочат.

Моджахеду снова затыкают рот, поднимают с земли и накидывают петлю на шею. Потом подтягивают к вершине "виселицы" так, чтобы он мог удержаться только на носках. Бахчо пытается что-то мычать, но боец, закреплявший верёвку, подтягивает её ещё сильнее и курд теперь может только хрипеть, проталкивая в лёгкие очередной глоток воздуха.

– Будьте прокляты ты и твои ублюдки! Сдохни, тварь!..

"Бета" толкает руки отдачей, глушитель гасит звук, перебитые пулями колени подламываются, тело дёргается в конвульсиях, потом затихает.

Прошу у Сыча полевой блокнот с карандашом, черкаю на чистом листке несколько слов, затем вырываю его, сворачиваю трубочкой и запихиваю под завязки штанов, уже успевших промокнуть вонючим. Вот и эпитафия готова. "Собаке – собачья смерть". Тебе, сволочь, в самый раз будет! Думаю, найдутся люди, способные перевести это на турецкий…

Тела Лёхи и Вачэ мы забираем с собой и успеваем пройти полсотни метров, как со стороны турецких окопов доносятся взрывы гранат. Пошла веселуха! Недолгая тишина после этого сменяется тарахтеньем пулемёта. По звуку, вроде, как наш льюис работает. А теперь и МГ-шник вписался басовитым речитативом. На подступах к окопам нас окликают свистом, бегущий впереди Щур отвечает "Свои". Останавливаемся возле каменного "порога", мимо нас мимо нас проскальзывает вереница пластунов, навьюченных трофейными винтовками. Четверо аж пулемёт тащат, Георгиевские кресты зарабатывают. Предрассветные сумерки ещё скрывают лица, Остапца узнаю по силуэту.

– Турок какой-то до ветру собрался, вот и пошла заваруха. Всё, как говорили, в каждый блиндаж по "зорьке" и пару лимонок, потом пластуны добивать кинулись, всех в ножи взяли…

Рядом с нами двое диверсов тянут, как бычка на верёвочке, полураздетого Халиль-бея, на шее которого болтается разбухшая планшетка, ещё двое сзади на случай пары поджопников, чтобы не притормаживал…