Вадим Мархасин - Когда-нибудь мы будем вместе

Долгожданный день проверки настал, столы в "греческом зале" в офицерской столовой ломились от немецких разносолов. Баня, для отдыха членов комиссии после трудов праведных, натоплена.

Командир дивизии выдвинулся на КПП части, лично встретить проверяющих. Час назад ему позвонили из штаба армии, что комиссия выехала из Берлина. А езды той тут — менее пятидесяти километров.

Подойдя к контрольно-пропускному пункту, генерал услышал громкий крик зампотыла, срывающийся на визг: — Какая зараза зарыла траншею! Мне взвод солдат ее две недели копал, только вчера к обеду закончили!

За проходной КПП стоял бледнеющий дежурный — лейтенант, перед ним матерясь, размахивал руками зампотыл.

— Товарищ полковник, я вчера в наряд заступил,— оправдывался лейтенант, — прихожу после развода к месту несения службы, смотрю бардак — канава какая-то, а завтра проверка. Чтобы помощники дежурного по КПП ночью не расслаблялись, я и дал им команду — закопать!

—Тебя кто просил самодеятельность проявлять! — Опять перешел на ультразвук зампотыл. — Мне сегодня надо кабель к боксам заложить, кто траншею раскапывать будет?!

Проверяющие себя долго ждать не заставили, "Чайка" командующего армии и штабной автобус притормозили на КПП.

Круглов подошел к "Чайке", дождался когда из нее выберется Слипченко отдал команду "смирно" и представился:

— Командир дивизии генерал-майор Круглов! Здравия желаю товарищ генерал!

— Вольно, генерал, — барственно отмахнулся Слипченко. — Мы с вами старые знакомые, помню, помню, весной у вас был. Посмотрим, что у вас изменилось в лучшую сторону.

"Надо готовить дивизию к выводу, а не с кисточками вытанцовывать", — про себя прокомментировал Круглов слова памятливого начальника.

— Давайте пройдемся пешком до штаба, посмотрим незамыленным глазом на ваши успехи, — Слипченко двинулся вперед по аллее.

Круглов поторопился следом, отставая на пару шагов, предоставив Слипченко оценить изменения.

— Я припоминаю, у вас тут липы росли, смотрю выполнили мой приказ, елки посадили. Красота, просторно, светло стало. А так эти вековые монстры, весь свет в штабе загора…, — запнулся Слипченко, смотря на покосившуюся елку, "высаженную" в полутора метрах от бордюра, — …живали.

— Это, что?

— Да приросла неровно, товарищ генерал! — отбоярился Круглов.

— Не порядок, опять мне вас учить, что в армии все должно быть как по линеечке, замахал руками Слипченко, и эти елки надо было садить по шнурку. Натянуть по всей длине и высаживать проверяя отвесом! Тогда такого безобразия не будет. Я уверен не все пропало, надо выпрямить и зафиксировать, пока ель молодая пойдет в рост в нужном направлении.

Генерал шагнул на газон и потянул елку за ветку, для проверки упругости. Деревце выскочило из сугробика, явив пораженному проверяющему ровный, свежий срез. Ничего не говоря, Слипченко резво бросился к следующей елке и дернул за ствол. Картина повторилась — елка осталась в руке генерала.

" И что же я не прикрутил эти елки к пенькам от засохших", — закручинился Круглов, страдальчески морщась от раздавшегося начальственного возмущенного ора.

Негодующие вопли Слипченко, оскорбленного до глубины души, вскрывшимся обманом подогревали действия членов комиссии, от желания потрафить начальству, повыдергивавших все елки в близлежащем окружении и притащивших их по нос начальству.

"Бурлаков говорил, что президент обещал не беспокоить проверками, через три месяца по плану погрузка, — пригорюнился Круглов. — Да, царь то может и обещал, да холопы не вняли".

Надо ли говорить, что ход незадавшейся с самого начала проверки, свернул с намеченного плана в другую колею "углубленного и более пристального внимания к творящимся в дивизии безобразиям", как сказал, немного успокоившись Слипченко.

На этом беды комдива не закончились. Председатель женсовета дивизии, жена начальника особого отдела Загоруйко, бойкая на язык и беспардонная, как ее муж по своей должности, настойчиво и упорно выносила мозг Круглову, вылавливая его то в кабинете, то на плацу после развода и пытая куда будут выводить дивизию, где будут жить офицеры, в какую школу пойдут их дети.

Круглов и сам бы хотел это знать, но кроме географического названия местности — Северная Осетия и населенного пункта — Владикавказ ничего не было известно. Офицеры-то найдут где жить, не смотря на то, что привыкли в Германии на всем готовеньком. Не снимут, так в казарме перебедуют.

Насчет жилья для семей военнослужащих Круглов не обольщался, если что и построили на выделенные в девяностом году немцами деньги — то в Подмосковье, на Украине и в Белоруссии, но никак не на Северном Кавказе.

Жилье то ладно, а вот найдутся ли места в школах? Или потеснятся, классы уплотнят, пара тысяч детишек офицеров и прапорщиков ерунда? Все-таки город приличный — триста тысяч населения, однако кто его знает как там вопрос со школами и детсадами обстоит.

Комдива больше занимали другие вопросы. Каким образом погрузить, перевезти и куда выгрузить более ста воинских эшелонов с техникой и вооружением, разместить восемь тысяч рядового состава.

Кавказ бурлил, Круглов ежедневно отслеживал ситуацию и боялся, что ввод целой дивизии может быть воспринят местным населением очень недружественно.

"Мне бы съездить туда, пообщаться с руководством республики и города, посмотреть своими глазами".

Не получая никакого вразумительного ответа, председатель женсовета пошла на беспрецедентный шаг.

Комдив, подсластив, расстроенные чувства Слипченко шикарным обедом, накапав, ему и себе для затравки и успокоения, по пять капель французского коньяка, приобрести который в Германии можно было куда легче, чем в России, предложил председателю комиссии проехаться в офицерскую гостиницу и немного отдохнуть после перелета и обеда.

Закурив, Круглов вышел на крыльцо, следом за Слипченко и пораженно замер, смотря на огромную толпу женщин с детьми, запрудившую площадку и подъездную дорогу перед столовой и стоявшую на крыльце жену начальника особого отдела.

Увидев вышедшего проверяющего и комдива председатель женсовета повернулась к толпе и заорала:

—Бабоньки давай!

Воодушевленная толпа хором заскандировала:

— Жилье, школа, детский сад! Жилье, школа, детский сад! Жилье, школа, детский сад!

Загоруйко, скрестила руки, останавливая речевку, и визгливо выкрикнула:

— Мы не будем жить с детьми в палатках чистом поле, мы объявляем бойкот выводу частей дивизии! Мы не уйдем! Мы не уйдем! Бойкот, бойкот!

Женщины и дети подхватили новый лозунг:

— Мы не уйдем! Бойкот! Мы не уйдем! Бойкот! — наращивая свою ярость и обиду, сплетенные с горячим нежеланием менять шило на мыло.