Семён Афанасьев - Доктор 3

Когда я забегаю на второй этаж, меня перед дверью ждёт расплывающийся в улыбке Котлинский:

— Видел в окно, как к тебе подкатывали, — смеётся он. — Что, не взял?

— Сказал сдать в кассу, — киваю в ответ. — Интересно, сдаст ли.

— Не уверен, — продолжает смеяться Котлинский. — Скорее нет, чем да.

— Почему?

— После того, как ты вошёл, он сел в машину и уехал. Ааааа-га-га-га-га!

Хотя денег немножко жаль, но Котлинский смеётся так заразительно, что невольно присоединяюсь к нему под удивление косящегося на нас в коридоре прочего персонала. [11] Насчёт благодарности от мужа Анны, всё понятно: политика компании в части отношений с клиентами (раз), ценовая политика компании (два), в нормальной компании могут эффективно управляться только из одного центра. Понятно, что в случае с таким хозяином, как Котлинский — лучше всего им самим. Если же в управление такими политиками начинает вмешиваться любой второй центр (генерации решений), это всегда ведёт только к падению доходов, репутации, отношений (с клиентами и друг с другом). Котлинский смог это объяснить главному герою, который и сам теперь это понимает. Иначе говоря: работая вместе синергически, они за год заработают N. Потом поделят пополам. Если же ГГ начнёт "строить свои отношения" по модели мужа Анны, доход каждой стороны (ГГ и КЛИНИКА) будет меньше одной второй от N. Лично для ГГ это аксиома. ГГ — не тупой моралист, не видящий дальше своего носа в этом случае. Вернее, не только моралист. Против подарков от мужа Анны — ещё и математика, если говорить о сколь-нибудь длительном отрезке времени.

Когда я выхожу из КЛИНИКИ, меня уже в машине ждёт Лена. По инерции продолжая веселиться, рассказываю ей о том, как сегодня своим нырком отличился Барик. Она не разделяет моего веселья и смотрит на меня, как на дурака:

— Ты мне такого больше не рассказывай, хорошо? В юмористическом контексте. — Видя моё вытянувшееся лицо, и что я не понимаю, Лена объясняет. — Мелкий, я ж реаниматолог. Профдеформация психики — понятное слово? У меня на такие случаи совсем другая эмоциональная реакция. Причём, рефлекторная. Не как у вас, молодых идиотов… Чмок. Я чего-то себе сразу и реанимационные мероприятия представила, и возможные дальнейшие последствия… В общем, не смешно мне.

— Ладно, понял, — киваю с удивлённым лицом. — Профдеформацию я понимаю, но не думал, что у тебя с ней так далеко зашло. С чего? Ты ж молодая, для изменений в психике не рановато?

— А ты стал профессиональным и глубоким специалистом по психическим травмам? — смеётся в ответ Лена.

— Нет, — смущённо бормочу в ответ.

— Ну вот… Мелкий, психика — вообще вещь тонкая и хрупкая. Чтоб над ней качественно надругаться, вообще иногда одного случая в жизни хватит. Уже молчу, что ресурсность психики — величина индивидуальная и у каждого своя. Кому-то всю жизнь как с гуся вода; а кто-то один раз что-то не тот увидел — и привет, шиза… Ладно, проехали.

— Наверное, это мы, мужики, как-то иначе устроены, — размышляю вслух. — Вот тебе пример из жизни. Только сейчас, пожалуйста, нормально реагируй? Мать рассказывала, мы тогда ещё все вместе жили. Запихнули отца как-то на какую-то стажировку в Питер на несколько месяцев. В какое-то КБ, автоматизированные системы управления чуть ли не атомными электростанциями, в общем, для семьи — шанс с большой буквы. Мать тогда со своей работы уволилась и, чтоб с мужем не расставаться, с ним поехала. Дали им там какую-то комнату в пригороде Питера в каком-то ведомственном общежитии, живут они там. Отец утром на электричке в институт, вечером обратно, маманя дежурная по кухне. Нас с сестрой у них тогда ещё не было. Денег было, сказать мягко, очень немного. Потому дед с бабкой передавали им поездами всякие огурцы, помидоры, солёные естественно. В банках. Вот идёт маманя как-то со станции, несёт в каждой руке по одной банке в пакете — передачу из дома. Огурцы и помидоры. Дорога к общаге от электрички людная, народу, как в метро. Зима. Она поскальзывается так, что ноги у неё вылетают вверх выше головы. Она в полёте чуть не лбом касается коленок, — в этом месте меня начинает разбирать смех. Не могу сдерживаться, и дальше рассказываю уже сквозь смех. — В полёте она рефлекторно взмахивает вначале одной банкой в пакете. Попадает себе по лбу — бах! Банка с помидорами разбивается об её голову. Потом второй банкой — то же самое, но уже огурцами. Бах! Всё это в полёте. Лежит, значит, маманя на снегу, поскользнувшаяся, кровь по лицу, помидоры с осколками из рваного пакета. Ужас, да?.. Мужики, что рядом шли, тут же подлетели, на ноги подняли, на руках в травмпункт отнесли… Молодцы, спасибо, маманя потом говорила, помогли тогда ей очень здорово. Но при этом все дико смеялись всё время, типа: «Надо ж такое учудить!». В общем, с одной стороны помогли. А с другой она ещё лет пятнадцать, наверное, обижалась, что все ржали, как кони.

— И что дальше? — ледяным тоном спрашивает Лена, заставляя меня веселиться ещё больше.

Пытаясь справиться со смехом, продолжаю:

— Потом приходит маманя домой через час, с перебинтованной головой и пустыми рваными пакетами. Сейчас, отсмеюсь, пардон… В общем, отец конечно в амбицию: ЧТО СТРЯЛОСЬ? Маманя ему объясняет. И как только доходит она в рассказе только до первой банки — которая с помидорами ей об голову, отец уже под стол сползает и тоже за живот держится. От смеха. Маманя когда дорассказала про огурцы и травмпункт, отец вообще под столом катался. Хотя любят друг друга. Она и на него так тогда за компанию обиделась на два дня. Я эту историю раз третий рассказываю, и столько же раз дома слушал, — завершаюсь сквозь слёзы от смеха. — Лен, ну маманя мне, если что, вообще МАТЬ! Но ржу каждый раз! Может быть, что мы просто иначе устроены, чем женщины?

Лена окатывает меня холодным взглядом, вызывая во мне ещё большую истерику, и какое-то время молча ведёт машину.

— Я почему-то уже прикинула и тип травмы, и перечень анализов, что надо сделать. Там сотрясение мозга однозначно, вопрос, как сильно, — задумчиво тянет Лена под мой уже неприличный смех через минуту.

Возле спорткомплекса я вываливаюсь из машины, держась за живот. У меня нет никакого логического объяснения, почему такие вот истории у мужчин вызывают приступы ржания, а у женщин — сочувствие и слёзы. Видимо, мы ещё далеко не всё знаем о мозге и психике.

Лена резко отпускает мне подзатыльник, причём достаточно чувствительно. Не больно, но очень быстро и неожиданно, я даже не успеваю среагировать (правда, потому, что именно от Лены ничего подобного не жду). Прекращаю смеяться, удивлённо глядя на неё:

— Что это было?

— Мелкий, не смейся. Мне это неприятно, — достаточно серьёзно говорит Лена, но я вижу, что у неё в глазах пляшут смешинки. — Это если ты над родной матерью так потешаешься, то представляю, как ты будешь ржать, если твоя престарелая жена точно так же грохнется, а ты будешь ещё не старый, молодой и кудрявый.