Владислав Савин - Красный бамбук [СИ, черновик]

На столе так и остались четыре чашки с чаем, и наполовину съеденный домашний пирог. Сначала шалава ударила учительницу бутылкой по голове (все трое этот факт категорически отрицают, но на бутылке только ее отпечатки), а затем любимый ученик забил старушку насмерть, кулаками и ногами. Поскольку шалава с братцем думали – если у кого-то в кармане оружие, это уже статья про бандитизм, ну а голыми руками, выйдет вроде как хулиганство. Затем сгребли в мешок все ценное, что нашли в квартире, братца поймали при попытке продать, он сразу сдал подельников. В итоге, приговор суда – братцу и шалаве всего по трояку за соучастие, сынку десять лет (максимум по закону, для несовершеннолетнего). И папаша этим остался еще и недоволен, стал по инстанциям идти и доказывать, ну как в иное время, «онжедеть, ошибся, простите»!

И ведь могло у него получиться! Однако Анна Андреевна Ахматова с Софьей Эдуардовной «имела честь быть знакомой». И организовала письмо от группы ленинградских деятелей науки и культуры, прямо в ЦК КПСС – которое легло на стол самого Пономаренко. Который, прочитав, рассвирепел – это что за безобразие в Ленинграде творится? Заметив еще – это уникальный случай, чтобы наша интеллегенция, «совесть нации», и сама просила власть вмешаться, ну как не уважить?

И вот, за столом во главе, сам Роман Андреевич Руденко, Генеральный Прокурор СССР. Рядом с ним я, как представитель Партии, и еще Валя Кунцевич от Службы Партийной Безопасности. А напротив нас этот самый товарищ (или уже гражданин) Анохтин И.В., до сего дня безупречен, фронтовик, орденоносец, член Партии с 1926 года – едва на крик не срывается, что всегда старался воспитать сына настоящим коммунистом. С пяти лет внушал, как надлежит правильно себя вести – не жалея своего офицерского ремня, с тяжелой медной пряжкой. И с самого начала говорил, что эта б. ь Маруська ему не пара, всякий раз за ремень брался, как узнавал, что Алешенька с этой тварью втайне на свидание бегал – и ведь уже нашел сыну девушку во всех отношениях положительную, красавицу, комсомолку, а он не хотел слушать, дурак!

– Товарищи, ну что я могу сделать – если я на службе допоздна, и еще в командировки на объекты часто выезжаю! Ну нет у меня возможности к Алеше людей приставить, чтобы следили и не допускали – в отличие от иной Конторы. Сорвался мальчик, накуролесил – так накажите. Но не так ведь строго, в самый первый раз!

Не в первый. Вы только в этом году уже дважды его из милиции вытаскивали, куда он по хулиганке попадал. А теперь он человека убил. И не сверстника в уличной драке, тут еще как-то можно частично понять – а свою учительницу, которая в него душу вложила. Что там у Данте сказано про предателей тех, кто тебе доверился, кто за стол пригласил – это самое дно, ниже некуда. Вы, гражданин Анохтин, все ж больше в штабах воевали…

– Я под Сталинградом роту в атаку вел – кричит Анохтин уже не сдерживаясь – и не отсиживался, как иные, в СМЕРШевских блиндажах! Пулям не кланялся, ранен был дважды! С передовой неделями не вылезал!

– А я не СМЕРШ, я осназ – говорит Кунцевич – и за той передовой работал дольше чем ты за нашей в блиндаже сидел. Немцев и япошек убил больше, чем ты вообще их видел живыми вблизи. Бывало, что и на нож брал, и часовых, и спящих в блиндаже, и в рукопашке на штык – но даже я, душегуб эдакий, не сумел бы упавшую старую женщину ногами бить! Что для вашего Алешеньки – обстоятельство, безусловно отягчающее, «с особой жестокостью и цинизмом», если по-канцелярски, так ведь, Роман Андреевич (Руденко кивнул, соглашаясь). И очень странно, что ленинградский суд этого не учел – за такое непотребство, и всего десять лет. Думаю, что тут и «четвертного» мало – на высшую меру тянет.

– Да как вы можете?! – горячится убитый горем отец – товарищи, вам советский закон знаком? Несовершеннолетнему, предельный срок десять! Тем более, при первом нарушении закона и прекрасной характеристике.

Прекрасная характеристика. Вот только к делу книжка приобщена, «Грузинские сказки», с надписью на титульном листе, «дорогому сыну на день рождения»- и закладка осталась, рукой вашего Алеши сделанная, на той сказочке, как принцесса просит от героя принести вырезанное живое сердце его матери, «и тогда я буду твоя», в последний день он это читал. Или запись в дневнике, что ваш сын вел, как вы ему рассказывали, свою речь перед комсомольцами, что «можно и нужно переступить через труп своей матери, если это надо Партии и Советской стране». Из дневника того понять можно, что ваш сын считал свою учительницу, более близким человеком, чем вас – и к ногам этой Маруськи бросил, «самое дорогое, что у меня есть». Ради того, чтоб с ней наконец перепихнуться – без разницы, что он у нее, наверное, двадцатый. Вот сколько все ваше воспитание стоило – а впрочем, о чем я говорю? Важен ведь не процесс, а конечный результат. За который вашему сыну и будет наказание, по всей строгости закона.

– Дрянь! – рубит Анохтин – как таким тварям вообще позволяют на свободе гулять? Я ж как ее увидел, то Алешеньке сразу сказал, чтоб к ней не подходил! А она ему голову вскружила, мерзавка! Товарищи, дорогие, ну поймите, может там какие-то обстоятельства были…

Так поздно уже. Все эти вертеровские страдания – лишь для литературы. А в жизни все проще – вот есть черта, переступать которую нельзя ни при каких обстоятельствах. Потому что за ней – ты уже не человек. Ваш Алеша переступил, вы его не удержали. Мне жаль. Ну а остальные – тоже получат, в соответствии с виной.

– Права не имеете – кричит Анохтин – Алеше еще восемнадцати не исполнилось, он несовершеннолетний! И по закону, нельзя ему больше десяти! Тех к стенке, и мразь эту, Маруську, и ее братца-бандита. Но наш советский закон – он же гуманен должен быть, к нашим советским людям. Учительницу – все равно уже не вернуть.

– Гражданин Анохтин, вы кажется, не понимаете предмет нашей беседы – говорит Руденко – поскольку дело, в котором замешан ваш сын, вызвало большой общественный резонанс, и письма от возмущенных граждан – настолько, что Генеральная Прокуратура и Верховный Суд вынуждены взять под свой контроль. Сейчас речь идет не только о вашем сыне, но и об оценке ваших действий, как коммуниста, пытающегося избавить от ответственности виновного в тяжком преступлении. Убийство, совершенное группой лиц, по предварительному сговору, с особой жестокостью и цинизмом, сопряженное с разбоем – тут правильно сказано, это точно не на десять лет, а на высшую меру, однозначно. И в законе есть параграф, отменяющий верхний предел для наказания несовершеннолетних – обычно он применяется, как там записано, «в военное время, или же в местностях, находящихся на военном или чрезвычайном положении», но также и «в иных особых случаях, по указанию Верховного Суда СССР». Я думаю, что товарищи от ЦК (взгляд в мою сторону) и Службы Партийной Безопасности (смотрит на Валю Кунцевича) возражений не имеют? Ну а в отношении ленинградского облсуда будет проведено отдельное расследование, с его стороны были лишь халатность и формализм, или что-то иное, более тяжкое. Если факт вашего давления на суд будет установлен – то я вашей судьбе, гражданин Анохтин, искренне не завидую!